Петр Ингвин - Такая разная правда

Зря я мечтал открутиться от ненужного мне «развлечения», Людмила отступать не собиралась. Едва не задев пестрящий буквами монитор, она взобралась на мой рабочий стол. Готовая к походу, то есть раскрашенная согласно традициям ночного племени и одетая ярко и коротко, она встала над моими трудами подобно Родосскому колоссу.

Длинные ноги. Широкие бедра и узкая талия. Грудь, вид снизу. Над всем этим великолепием – обиженный взгляд. Мужчине в такой ситуации нужно или культурно отшутиться (можно и некультурно, лишь бы восхищенно), или выдать соответствующий случаю банальный комплимент. Но Людке ли меня не знать? Даже посторонние при общении со мной отмечают, что врать я не умею физиологически. Комплимент – это ложь, иначе он назывался бы констатацией. В жизни и без меня достаточно лжи.

Моя королева высказалась первой, видимо, подталкивая к аналогичному интересу и с моей стороны:

– О чем мечтаешь?

– В данный момент – о времени, когда на дорогах не будет грубости. И преступлений, которые за ней следуют.

– Как же собираешься с этим бороться? Убеждающими плакатами вдоль трасс? Социальной рекламой по телевизору? Увещеванием и чтением нотаций?

Меня атаковали по всем женским правилам, отработанным веками. Уши слышали слова, а глаза видели, как игриво приподнимается окутывавшая бедра ткань. Уже ясно: поход, который замыслила Людмила, состоится, чего бы это ей или мне ни стоило. Можно было лишь ненадолго отложить неминуемое, и я поддержал разговор:

– Перечисленное уже применялось и не сработало.

– Остается только усиление наказания. Для этого все дороги и обочины придется утыкать видеокамерами, вести тотальную слежку везде и за всеми, а после столкновения с хамством участвовать в долгих разбирательствах в судах, куда нормальный человек просто не захочет идти, чтобы не тратить время.

– Все правильно. Поэтому виновных нужно судить по всей строгости нового закона и – в этом суть и отличие – судить сразу.

– Расстреливать, что ли?

– Такой вариант тоже рассматривается. Преступные намерения возникают только при убежденности в безнаказанности. Или в слабом наказании, которого многие не боятся.

– А перебежавших дорогу? – жена посмотрела на меня сверху, как кот на жирного хомяка. – Они тоже нарушают закон. Их тоже расстреливать?

– Почему сразу расстреливать? – скривился я.

– Сажать?

– Зачем транжирить народные деньги на суды и тюрьмы? Лучше давить на месте. Закон един для всех. Жить надо честно и не мешая другим. Что может быть лучше такой свободы? Люди устали бороться или бояться, они поддержат все, что приблизит их к безопасности.

Приподнявшаяся ножка Людмилы захлопнула недовольно булькнувший ноут, прожужжавший на прощание что-то обидное и, наверняка, неприличное.

Калейдоскоп идей сломался и осыпался грустными осколками.

– Зачем? Я не закончил…

– Позволю себе напомнить, я – твоя жена. – Ободок материи в руках Людмилы взметнулся к поясу. – И у тебя имеются кое-какие обязанности.

Вид снизу был великолепен. Людмила понимала, что делала, как делала и зачем делала. Если встала так, чтобы взгляду некуда было деться…

Понимала она и то, что женские хитрости я вижу насквозь. Это выводило ее из себя. Впрочем, не настолько, чтобы идти на попятный.

– Если бы ты дала мне еще пять минут… – обреченно начал я.

– Они превратились бы в час, затем – в день, затем – в неделю.

В общем, Людмила вырвала мое согласие. Как всегда. Лаской и уговорами, моральным кнутом и аморальным пряником. Прошло немного времени, потраченного на окончательное развеивание надежд, и мне пришлось одеться сообразно моменту и обменять счастливую нирвану всепонимания на прокуренную дурноту популярного ночного клуба.

Темнело, где-то на горизонте паслись задумчивые тучки, но затянутое небо у нас в порядке вещей, дождя в ближайшее время можно не бояться. В ожидании такси Людмила поеживалась в легкой блузке и короткой юбке, на меня косились ее злые глаза: «Только вякни что-нибудь по поводу одежды!» Для женщины показать, что у нее красивые ноги – одно из высших удовольствий. Пусть порадуется, хотя мне на нее смотреть больно.

Подъехала вызванная машина, мы сели на заднее сиденье. За окном понеслись серые многоэтажки, из сменили кварталы столь же серого частного сектора с вкраплениями цветных коттеджей, затем вновь появились многоквартирные дома, окружившие остовы заброшенных заводов. Несколько металлообрабатывающих предприятий когда-то располагались на окраине, но город разросся и просочился сквозь и вокруг них, как песок сквозь пальцы. Часть корпусов превратились в торговые и офисные центры, остальные ждали своего часа.