Григорий Шепелев - Улус Джучи

– Дайте-ка мне ещё одно колесо.

Аля рассмеялась и вновь достала коробку, а Ленка – ёмкость с водой. Когда третье колесо было Арианой сожрано, с улицы в переулок свернул большой чёрный «Кадиллак». Поморгав красавицам фарами, он понтово двинулся к ним, сжигая резину.

– Явился, не запылился! – хмыкнула Аля, сплюнув, – посмотрим, какая рожа у него будет, когда я его ткну носом в письмо Цветаевой к Пастернаку, где она утверждает, что по своей стилистике в сфере полулирического банального мистицизма Поплавский, если его рассматривать вне контекста влияния Адамовича, не особенно далеко ушёл …

– Идиотка, нет такого письма, – перебила Ленка, – ты его выдумала.

– Нет, есть!

«Кадиллак» подъехал. Остановился. Стекло его левой передней двери поползло вниз. Ленка отшвырнула окурок. В эту минуту из общежития вышли сразу четыре девушки. Две из них, Надя и Наташа, были соседками Арианы по этажу, а две её просто знали. Все они с ней приветливо поздоровались, а потом взглянули на лицо Миши, которое появилось вместо стекла. Третье колесо подействовать не успело, и у Малявки хватило здравого смысла сразу, на глазах девушек, подойти к «Кадиллаку» и дёрнуть заднюю дверь. Та с мягким щелчком открылась, и Ариана села в машину.

– Привет, – сказала она, воззрившись на подголовник водительского сиденья, – меня зовут Ариана. А как тебя зовут?

– Миша, – ответил автовладелец, пристально глядя на обитательниц общежития. Те ему улыбнулись и зашагали к метро. Надя пару раз оглянулась. Она увидела, что шатенка – то есть Троянская, села рядом с Малявкой, а ярко-рыжая, то есть Аля, рядом с водителем. После этого двери мягко захлопнулись, мощный двигатель загудел и чёрный автомобиль, набирая скорость, за один миг обогнал соседок Малявки. Спустя ещё один миг он скрылся за поворотом, где пролегала большая шумная улица.

Аля гордо прищурилась и закинула ногу на ногу, наслаждаясь высокой скоростью.

– Задавайте свои вопросы, – сказала она подружкам, – что вас интересует?

– Можно курить? – спросила Троянская, с интересом трогая кожаную обивку сиденья. Миша кивнул. Ленка закурила, слегка опустив стекло, чтоб стряхивать пепел.

– Почему – Миша? – задала свой вопрос Ариана, – ведь Михаил – еврейское имя!

– А что оно означает? – спросил водитель, свернув на другую улицу, чтоб объехать метро «Текстильщики».

– Равный Богу.

– Вот ты на свой вопрос сама и ответила. По-славянски меня зовут Усмошвец. Смысл – точно такой же, но можно язык сломать. Поэтому, для друзей я – Миша.

– А для официальных лиц, которые смотрят паспорт? По документам ты кто?

– А вот когда станешь официальным лицом, тогда и узнаешь, – резко вступилась за друга Аля Абрамова, – а пока ты – Малявка!

– Троянская, что молчишь? Задавай вопросы!

– Как тебе Заболоцкий? – спросила Ленка каким-то не своим голосом, слишком тихим и осторожным. И тон её, и вопрос Алю удивили. Она была далека от признания Заболоцкого интересной темой для обсуждения. Но смолчала.

– Про Иволгу – впечатляет, – ответил Миша, меняя ряд для обгона, – можно сказать, прошибает почти насквозь. Но жаль, что в концовке слишком до фига пафоса.

– Ты про стихотворение «В этой роще берёзовой»? – изумилась Ленка, – мы с тобой верно друг друга поняли?

– Да, конечно.

– А ты бы что вместо пафоса предложил?

– Я чужие стихи могу только разбирать, но не конструировать. Могу ещё прочитать, стараясь ослабить пафос.

– Ну, прочитай! Я послушаю.

Продолжая уверенно маневрировать, Миша глухо и монотонно продекламировал оглушительное стихотворение «В этой роще берёзовой». Очень долго молчали все. Аля горделиво посмеивалась. Малявка трепетно бултыхалась в каких-то странных эмоциях. Они были ей незнакомы.

– А как тебе Георгий Иванов? – опять пристала к Мише Троянская, когда он выруливал на московскую кольцевую автодорогу, – ты знаешь стихотворение про пальто?

– Да, я его знаю. Но наизусть не помню.

– Урод! – возмутилась Аля, хлопнув себя ладонями по коленкам, – он – символист, как и я, а ты до сих пор не выучил наизусть четыре его строки, которые стоят всех остальных?

И под вой машины, которая набирала очень большую скорость, из Али вырвался стон такого порядка:

– Кому-то всё же нужно то,

Что я вдыхаю воздух,

Что старое моё пальто

Закатом справа залито,

А слева тонет в звёздах!

Миша кивнул. Его зацепило.

– Да, да, да, да, в звёздах, в звёздах! – отчаянно затрясла башкой и Троянская, отдавая окурок хлопающему ветру, – пожалуй, я соглашусь, что литературное дарование измеряется не масштабом и глубиной философской мысли, а силой художественной подачи! Это не подлежит сомнению!