Виктор Гавура: В Киеве всё спокойно

Главным украшением гостиной были несколько старинных картин, приобрести которые почел бы за честь любой музей мира. Лишь одна из них была современная, выделенная среди остальных скрытыми от глаз индивидуальными светильниками, что придавало ей некое сияние, подобно драгоценному камню. Ее нахождение здесь представляло собой парадоксальное смешение старого с новым, техник и стилей, и всего остального прочего, но даже несведущему в живописи было видно, что это доподлинный шедевр, который непостижимым образом оттенял и чем-то дополнял полотна прежних мастеров. Эта картина вносила диссонанс в общий фон, подчеркивая совершенство старинных холстов, она была исполнена беззвучным криком, напряженными горячими цветами напоминая о том, что приобрел и безвозвратно утратил современный человек. Крючьями истязателя, имя которому совесть, она делала еще горше горечь неизменно присущую красоте. В основе ее лежала вопиющая к небесам неправда жизни, что красною нитью прошила сюжет. В углу, наискось, снизу вверх, над подписью гения была начертана размашистая надпись: «The World is Your!» [1] «Мир — Твой!» (англ.).

Место для шестого гостя, по правую руку от Альбины Станиславовны, пустовало. Сегодня ее античный нос с «греческой» горбинкой недовольно морщился чаще, чем обычно, и не только из-за яркого света люстры. Она вообще редко ее включала, предпочитая зажигать покрытые вековой патиной бронзовые настенные канделябры с великолепными подвесками из горного хрусталя. Древние считали хрусталь застывшей водой, льдом, замерзшим так сильно, что ему уж не дано растаять. Но еще больше ей нравился мягкий живительный свет горящих свечей в парных серебряных шандалах, украшавших пианино.

Люстру Альбина Станиславовна включала лишь тогда, когда надо было пристально наблюдать за выражением лица собеседника, тщательно фиксируя вазомоторные реакции в ответ на продуманные, наполненные затаенно-скрытым значением слова и фразы, многие из которых готовились заранее. По непроизвольно меняющемуся выражению лица, отдельным жестам, едва уловимым изменениям тембра голоса она воссоздавала внутреннюю суть человека, оценивая его потенциальные возможности, и прогнозируя поступки. Сама же Альбина Станиславовна была женщиной со своим собственным стилем и манерой держаться. Она всегда обдумывала линию своего поведения, при этом досконально владела не только своими чувствами, но и выражением лица. Постоянно сохраняя бдительность, чтобы не выйти из намеченной роли, она никогда не допускала, чтобы уста говорили одно, а глаза — другое.

По правде говоря, «Старку» и пятидесяти семи градусный коньяк «Ереван», оригинальные образцы которого достать среди океана подделок не проще, чем птичье молоко, Миша Шеин любил только на словах, не выпивая их за вечер и одной рюмки. Скорее, это была традиция, ‒ дань памяти его кумиру, незабвенному Роману Львовичу Сандомирскому. Он-то точно отдавал предпочтение именно этим крепким напиткам, а отдавши, устраивал свои небезызвестные оргии с мальчиками…

Сам же Миша, если изредка и позволял себе что-нибудь выпить, то останавливал свой выбор на крем-ликере «Кизиловый», с крепостью не более двадцати градусов. А вот «Кизиловый» ликер отыскать было труднее, нежели птичье молоко. Во времена застоя, если поискать, «Кизиловый» можно было купить в обычном гастрономе. Теперь же, во всем СНГ с коммунистических времен осталось четыре аутентичные бутылки, и все они в надежном месте хранились у Альбины Станиславовны. Но подавать его время еще не пришло. «Кизиловый» дожидался своего часа, перелитый в драгоценный французский ликерный прибор семнадцатого века, состоящий из тяжеловесного хрустального графина с Дианой в окружении благородных оленей и маленьких рюмок на коротких толстых ножках. Альбина Станиславовна не без основания слыла отменной кулинаркой, предусматривающей не только отдельные нюансы, но и их оттенки. Она дала распоряжение Миле, своей вышколенной пятидесятилетней домработнице, подать ликер к английскому чаю, брюссельскому печенью, а главное, не далее как сутки назад собранной малине и крупной садовой землянике, редкостью в это время года.

Где же Михаил? В который уж раз задавала себе вопрос Альбина Станиславовна. Разуметься, он способен на легкомысленные поступки, беспорядок в голове священен, но он бы никогда не опоздал на эти судьбоносные «смотрины», обставленные в виде званого ужина. Поправив на плоской груди пышный волан розовой блузки от кутюр, Альбина Станиславовна незаметно вздохнула. Розовый цвет вызывает ассоциации незащищенности, подумала она. Красивая одежда — оружие женщины. Когда женщина красиво одета, она чувствует себя защищенной. Защищенной?.. От кого? От всех и, прежде всего, от мужчин…