Ли Чайлд - Джек Ричер, или Синяя луна [litres]

– Ну и где сейчас деньги?

– У меня.

– Где?

– В кармане.

– Фисник заявит, что теперь мы должны ему еще тысячу долларов, – сказала миссис Шевик.

– Этот джентльмен так не думает.

Женщина снова посмотрела на Ричера и перевела взгляд на мужа.

– Нам нужно пойти и привести тебя в порядок. – Потом она снова взглянула на Джека, указала в сторону кухни и сказала: – Пожалуйста, положите обед в холодильник.

Холодильник оказался практически пустым. Ричер открыл дверцу и обнаружил тщательно вымытое пространство, где стояли несколько бутылок, содержимому которых было не менее полугода. Он поставил пакет на среднюю полку, вернулся в гостиную и стал ждать. На стенах висели семейные фотографии, сгруппированные как в журналах. Самыми старыми оказались три потемневших от времени черно-белых снимка в изящных рамках.

На первом перед домом стоял солдат со своей невестой, так решил Ричер. На нем новенькая форма цвета хаки. Рядовой. Вероятно, слишком молодой, чтобы сражаться во Вторую мировую. Вероятно, отслуживший трехлетний срок в Германии уже после ее окончания. Вероятно, призванный снова на войну в Корее. На женщине платье в цветочек, доходившее до икры. Оба улыбаются. Обшивка дома у них за спиной блестит на солнце. Они стоят на голой земле.

На второй фотографии у них под ногами ухоженная лужайка, которой, наверное, уже год, а у женщины на руках ребенок. Те же улыбки, такая же блестящая на солнце обшивка. Молодой отец уже снял военную форму; он одет в брюки из искусственной ткани, с завышенной талией, и белую рубашку с коротким рукавом. Молодая мать сменила платье в цветочек на тонкий свитер и бриджи. Ребенок полностью завернут в шаль, так что видно только лицо, бледное и не слишком четкое.

На третьей фотографии они снова втроем, лет через восемь. За их спинами высокие растения закрывают половину дома, под ногами сочная густая трава. Мужчина через восемь лет уже не такой подтянутый и худой, он слегка раздался в поясе и плечах, волосы поредели и зачесаны назад. Женщина стала еще более хорошенькой, чем прежде, но у нее усталое лицо – женщины на фотографиях пятидесятых годов часто так выглядели.

Восьмилетняя девочка, стоявшая перед ними, была совершенно определенно Марией Шевик. Что-то в форме лица и прямом взгляде говорило о том, что это она. Девочка выросла, родители постарели и умерли, и Мария унаследовала дом. Так решил Ричер. Следующие несколько фотографий подтвердили его догадку. Они были сделаны в потускневших цветах «Кодака», но в том же месте. Та же часть стены. Та же традиция. На первой из новой серии миссис Шевик в возрасте двадцати лет рядом с более прямым и стройным мистером Шевиком, которому также около двадцати; молодые ясные лица, контрастные тени – счастливые широкие улыбки.

Вторая группа фотографий располагалась дальше, слева направо – та же пара с младенцем на руках; ребенок рос, начал ходить, девочка четырех лет, восьми. Сами Шевики менялись вместе с модой на прически семидесятых годов, большие и пышные; блузки в обтяжку с широкими рукавами.

В следующем ряду Ричер увидел девочку-подростка, потом выпускницу школы и молодую женщину. Затем она стала старше, а «Кодак» – новее. Сейчас ей уже около пятидесяти, решил Ричер. Как же называлось это поколение? Должно же оно иметь свое название… Все остальные имели. Кажется, дети послевоенного бума рождаемости.

– А, вот вы где, – сказала миссис Шевик у него за спиной.

– Я любовался вашими фотографиями, – признался он.

– Да…

– У вас есть дочь, – заметил Ричер.

– Да, – повторила она.

В этот момент вошел мистер Шевик. Кровь исчезла с его губы, царапины блестели от желтой мази. Он причесался.

– Давайте поедим, – предложил мистер Шевик.

На кухне стоял маленький стол с алюминиевой окантовкой, ламинированная столешница которого заметно потускнела за долгие годы контакта с тряпкой, но когда-то была яркой и искрящейся; рядом с ним – три одинаковых виниловых стула. Возможно, мебель купили еще в детстве Марии Шевик, для ее первых взрослых обедов. Ножик и вилка, пожалуйста и спасибо. Теперь, через много лет, она предложила Ричеру и мужу садиться, выложила сэндвичи из кафе на фарфоровые тарелки, чипсы – в фарфоровые чашки, а содовую налила в мутные стеклянные бокалы. Затем посмотрела на Ричера и сказала:

– Должно быть, вы считаете нас очень глупыми. Если мы умудрились попасть в такое положение.

– Вовсе нет, – ответил тот. – Возможно, вам просто очень не повезло. Или вы оказались в отчаянном положении. Я не сомневаюсь, что вам пришлось прибегнуть к крайним мерам. Вы продали телевизор. И много других вещей. Полагаю, заложили дом. Но этого оказалось недостаточно. Вам пришлось искать альтернативные источники средств.