Михаил Ежов - Нежилец

— Когда я увидел во тьме реки глаза Кали, а затем оказался на поверхности, то понял, что она призвала меня. Вернее, в тот момент я лишь почувствовал это — я был слишком мал, чтобы осознавать произошедшее в полном объеме. Но позже, в результате долгих размышлений, я пришел к выводу, что должен вести жизнь не обычного человека. На меня возложена особая миссия.

— Какая? — не выдержал Самсонов.

Козерог посмотрел на него почти удивленно:

— Разве не ясно? Спасителя. Все то время, что я служил Кали, я ощущал ее священное присутствие. Хаос и порядок, созидание и разрушение — прекрасные, надежные мосты и кровавая жертва. Одно должно уравновешивать другое, иначе гармония будет нарушена, и даже самая крепкая конструкция не простоит долго. Что стоит одна жизнь по сравнению с сотней, которые оборвутся, если подпоры рухнут и мост полетит в воду? Одна жизнь — за сотни. Разве не приемлемая цена?

— Тебе виднее, ты же «спаситель», — ответил тихо Самсонов.

— Знаю, ты меня не поймешь. На самом деле это не важно. Я сделал то, что был должен, и моя душа спокойна. Теперь я просто жду своего часа.

Мечев замолчал. Самсонов постоял секунд десять, глядя на него, затем развернулся и прошел мимо охранника.

— Все? — спросил ожидавший его в коридоре начальник охраны.

— Да. Достаточно.

— Быстро вы.

— Просто хотел попрощаться.

Самсонов бывал в этом кабинете и раньше. Свет проникал через белые жалюзи, которые слегка колыхал ветер, — окно было приоткрыто.

Фридрих Николаевич Тимченко сидел напротив Самсонова, положив ногу на ногу, и разминал сигарету. В течение последних сорока минут он пытался убедить следователя в том, что тот не виноват в смерти Карины.

— Ты хотя бы избавился от кошмаров, которые тебя одолевали все эти годы? — спросил психолог, явно считая, что консультация прошла бесплодно.

— Нет. Но сейчас я вижу их редко.

Тимченко поразмыслил:

— Это прогресс, по-моему.

— Возможно.

Фридрих Николаевич вздохнул, сунул в рот сигарету и начал рыться в карманах в поисках зажигалки.

— На столе, — подсказал Самсонов.

— Спасибо. — Психолог встал и взял зажигалку. Щелкнул, затянулся, на секунду прикрыл глаза. — Ты хочешь избавиться от кошмаров? Только честно.

Самсонов открыл рот, чтобы ответить, но задумался.

— Не знаю. Хотел. А теперь… Мне кажется, это моя судьба.

— В смысле? — Тимченко вернулся в кресло.

— Иногда мне кажется, что они меня… стимулируют.

— Тебе это помогает?

Самсонов пожал плечами:

— У меня такая работа.

Тимченко помолчал.

— Ты понимаешь, что нельзя помочь человеку, если он этого не хочет? — спросил он через некоторое время.

— Конечно. — Самсонов встал. — Спасибо, Фридрих Николаевич. Может, я еще зайду.

— Когда-нибудь?

— Когда-нибудь.

— Ладно. — Психолог поднялся. — Удачи. — Он сделал сигаретой круг. — Звони, если что.

Когда Самсонов вышел, Тимченко подошел к окну и выпустил струйку голубоватого дыма. Через полминуты на улице показался Самсонов. Он шел, сунув руки в карманы, не глядя по сторонам. Сжигаемый чувством вины, одолеваемый кошмарами — но уверенный, что делает то, что должен.

Психолог пожал плечами, затушил сигарету и подошел к двери. Приоткрыв ее, выглянул в коридор:

— Следующий, пожалуйста!

После ареста Мечева Самсонов не избавился от своих кошмаров. Они по-прежнему настигали его, возвращая в прошлое. Но он смог расстаться с призраком Марины. Она была отмщена, и это сделал он.

Самсонов испытывал облегчение. И боль. Потому что теперь его терзало чувство вины за гибель Карины. Она пострадала из-за него: не потому что любила, а потому что он любил ее: иначе Козерог не наметил бы ее в жертву, — не важно, что говорят другие, пытаясь успокоить его. Возможно, маньяк устранил бы Карину, как Пьера, но не было бы того кошмара, который ей пришлось пережить.

С другой стороны, тогда Козерог выбрал бы на роль жертвы кого-нибудь другого. Например, Нику. И Самсонов бичевал бы себя из-за смерти дочки Башметова. В любом случае Козерог победил, и следователь это знал.

Но один долг он вернул, самый старый и болезненный.

Самсонов взял рисунок Кали, вернее, его копию, которую хранил все эти годы у себя дома в ящике письменного стола, и отправился на кухню. Там он положил его в раковину и достал из ящика спички. Через пару секунд листок вспыхнул с одного края, огонь пополз по нему, и чернота начала подкрадываться к изображению многорукой богини.