Лео Мале - Коррида на Елисейских Полях

Я первым нарушил затянувшееся молчание:

– Не пойму, что мне до всего этого тар-тарама?

– Я тоже, – ответил журналист. (Он встряхнулся, как бы стряхивая с себя оцепенение. Возможно, так оно и было.) – Э! А о чем, собственно, речь?

– Расскажите мне, если можно о Денизе Фалез? – сказал я вместо ответа.

– Дениза Фалез? Да, действительно! Быстро же вы забыли Граc Стендфорд!

– Не ваша забота. Расскажите мне о Денизе Фалез.

– Зачем? Это утомительно. Любой киношный еженедельник сообщит вам больше, чем я могу рассказать.

– Киоски закрыты. С этой Денизой недавно ничего не случалось?

– Нет, насколько мне известно.

– Никаких несчастных случаев между съемками последнего фильма, где она играла раздетой, и следующего, где она была одета?

– Несчастный случай?

Он бережно поместил это предположение между двумя полушариями своего мозга, потом помотал головой, чтобы посмотреть, что из этого получится. Ничего не получилось. Просто вызвало у него зевоту. Затем он сомкнул челюсти и тут же расцепил их:

– По-моему, нет... А не выпить ли нам? – И, указывая на речку: – Вся эта жидкость вызывает у меня жажду.

Он дважды икнул и начал напевать модную песенку.

– Бросим все это, – сказал я, отстранясь от парапета. – Пошли пропустим по одной в "Бешеной лошади".

– Наконец-то одна здравая мысль, – сказал Ковет.

В "Бешеной лошади", следя восхищенным взглядом за Ритой Кадиллак, раздевающейся под музыку, я вновь принялся думать о Денизе Фалез и рассуждать, стоит ли поделиться своими мыслями с Марком Коветом. После зрелых размышлений решил, что не стоит. Вполне возможно, вообразил я себе невесть что и плохо разглядел это... Плохо разглядел? Гм... Так уж плохо? Они не экономили электричество там, в зале кинотеатра "Франсуа I". И, в конце концов, глаз у меня натренированный. Нет, ошибки не было. Если Дениза Фалез уже не выставляла так щедро напоказ свою вызывающую грудь в недавних фильмах и если на светских приемах она появлялась с асимметричным декольте, которое слишком целомудренно прикрывало ее грудь, значит, на ней было нечто такое, что следовало скрывать. Что-то такое, что попалось на глаза мне, зоркому, удачливому, дипломированному детективу.

... Шрам от давней раны, наверняка нанесенной не детским пугачом.

Выйдя из "Бешеной лошади", Марк Ковет подозвал такси, чтобы вернуться домой. Я пошел пешком на Елисейские поля. Несмотря на поздний час, холл "Космополитена" был ярко освещен. Свежевыбритый, корректный и элегантный администратор за своей конторкой отдавал приказания молодому рассыльному. Из танцевального зала в подвале доносились приглушенные звуки оркестра. Для такого часа это было необычно.

– Что происходит? – спросил я служащего, когда он протягивал мне ключ.

– Это – люди кино, месье, – объяснил он мне. Вышколенный лифтер словно вырос из-под земли и открыл мне дверь лифта. Бесшумная быстрая машина доставила меня на мой этаж. Я вошел в свои апартаменты, пересек гостиную и прошел в спальню. Зажег свет и направился к постели, И тут я увидел ее.

Не все то правда, что люди говорят. К примеру, что у пьяниц бывают ужасные галлюцинации. Что им мерещатся крысы, пауки, слоны, разные там существа, чудовищные и отвратительные. Это не всегда так... а если так, то надо согласиться, что когда я хорошо под мухой, то пользуюсь в этом плане режимом наибольшего благоприятствования.

Существо, которое спало на моей собственной постели, откинув верхнюю простыню, не было ни крысой, ни пауком. Его можно было бы назвать по меньшей мере киской.

Ей было не больше двадцати лет, а может, и меньше. Красивая мордашка под искусным макияжем, обрамленная каштановыми с рыжеватым оттенком волосами. Сильно надушенная. В прозрачных чулках, подчеркивавших безупречную форму ног, с лакированными ногтями и наручными часами.

Я взял стул и сел. Откровенно говоря, все это застигло меня несколько врасплох.

Голая девушка вздохнула, состроила капризную гримаску, ее голова скатилась с подушки, а рука принялась шарить сбоку по постели. Почти одновременно она открыла глаза и тут же опять закрыла от яркого света. Я встал, потушил люстру, зажег менее мощный стенной светильник и опять сел, ничего не говоря. Девушка села, сжала руками голову, взъерошила волосы. Потом зевнула, раскрыла глаза до их нормального размера и поглядела на меня. Она выглядела смущенной и растерянной как раз настолько, как если бы, одетая с головы до пят, вдруг подошла к табачному киоску и попросила продать ей почтовую марку.