Росс Макдональд - Дело Уичерли

Тревор откинулся на подушки и прикрыл лицо руками — встречаться со мной глазами ему не хотелось.

— Оставался еще Стэнли Квиллан, — продолжал я. — Стэнли, правда, был трусливее и глупее Мерримена, да и знал он поменьше. Однако ваше имя, вероятней всего, было ему известно, известен был и записанный на пленку разговор — он же сам его записал. Когда Квиллан решил бежать и ему понадобились деньги, он позвонил вам, назначил встречу, и вы убили его выстрелом в голову из пистолета. Кстати, чей это пистолет? Мерримена?

Тревор по-прежнему неподвижно сидел, закрыв лицо руками и затаив дыхание.

— Так обстояло дело?

Он нехотя оторвал ладони от лица и, пряча глаза, процедил:

— Более или менее. Когда слушаешь ваш рассказ, то кажется, будто все это произошло с кем-то другим — все так жестоко, бессмысленно.

— А на самом деле все имело смысл?

— Нет, конечно. Но ответьте мне на один вопрос: как бы, интересно, поступили на моем месте вы, если б вашу жизнь грозили поломать два отпетых мерзавца?

— Возможно, точно так же, — ответил я. — А потом бы расплачивался. Вот до чего ложь доводит.

— Вы не понимаете, — с досадой сказал Тревор. Сколько уж раз я слышал эти слова! — Вы не понимаете, как можно совершенно незаметно загубить себе жизнь. Начинаешь с ерунды, а кончаешь убийством.

— И вы называете ерундой двойную жизнь, которую вы вели в течение двадцати с лишним лет?

— Вам, я вижу, что-либо объяснять бессмысленно, — сказал Тревор и, несмотря на это, продолжал: — Бабником меня при всем желании не назовешь, ведь, кроме Китти и жены, в моей жизни не было женщин. Когда Кэтрин впервые появилась в нашем доме, у меня не было на нее никаких видов, хотя была она совершенно обворожительное существо — юное, чистое. Тогда ей было всего восемнадцать лет, и я даже пальцем ее не тронул.

— Не то что кочергой, — не удержавшись, вставил я, однако Тревор пропустил мои слова мимо ушей.

— Понимаете, она меня просто пожалела. Дело в том, что сексуальной жизни для моей жены не существует: в первый же год нашего брака у нее был выкидыш, и с тех пор я ни разу не спал в ее комнате. А ведь когда Китти появилась в нашем доме, я был еще совсем молодым человеком. Она видела, что нужна мне, и пожалела меня. Как-то ночью она сама пришла в мою комнату и отдалась мне.

Впрочем, Китти отдалась мне не только из сострадания. Через несколько недель должна была состояться ее свадьба с Гомером, Китти была еще девственницей и хотела, чтобы невинности лишил ее я. Простите за банальность, но мы, что называется, нашли друг друга. Я впервые понял, что значит ласкать женское тело. Две недели я жил как в раю.

Но затем у Китти была задержка, и она испугалась. Уговорить ее сделать аборт не удалось, хотя я, как вы понимаете, очень не хотел ребенка, ведь я очень дорожил своим семейным положением и работой. Элен при полной поддержке Гомера выгнала бы меня из дому. Что же касается работы, то к тому времени я достиг определенного положения, а в тридцать два года начинать все сначала, с жалких двадцати долларов в неделю, согласитесь, глуповато. Словом, ситуация была сложной, но нам удалось себя обезопасить: Китти отдалась Гомеру еще до свадьбы, а когда ребенок появился на свет, она убедила его, что врачи ошиблись в сроках.

Следующие несколько лет дались мне очень нелегко: меня постоянно мучила мысль, что ради стабильности, которой американцы дорожат больше всего на свете, я пожертвовал единственным родным мне существом.

— Но вы ведь продолжали видеться.

— Нет, мы встречались, разумеется, но наша связь прекратилась. Китти сказала мне, что надеется обрести счастье в браке, и только много лет спустя я узнал: она, оказывается, была ужасно расстроена из-за того, что в свое время я не ушел от жены и на ней не женился.

Она любила меня, — с грустью и в то же время с гордостью проговорил Тревор. — Разумеется, все ее надежды на счастливый брак рухнули. Думаю, не будь меня, она все равно была бы с Гомером несчастлива. Ссорились они непрерывно, никак не могли поделить ребенка. Моего ребенка. Бэкон говорил, что дети — заложники нашего успеха, и сознавать это было тем более тяжело, что принять участие в воспитании собственной дочери я не мог. Мне оставалось только смотреть со стороны, как они калечат жизнь Фебе и самим себе.

Так продолжалось почти двадцать лет. Затем, несколько лет назад, у меня случился инфаркт. Когда смотришь смерти в лицо, начинаешь иначе смотреть на мир. Встав с постели, я решил начать другую, более полноценную жизнь, ведь жизнь — это не только контора, встречи с нужными людьми и борьба с инфарктом.