– Какую девушку?
– Маленькую брюнетку. Возможно, с чемоданом.
– Да, видел.
Он направился вдоль стены в мою сторону – в его глазах застыл страх.
– Куда она пошла?
– Это зависит от того, что вам от нее нужно.
Его голос был тихим и спокойным, но я ощущал кипевшее в этом парне бешенство. Он принадлежал к тем опасным ребятам, которые рождаются отнюдь не в рубашке и вскармливаются злобой и несчастьями.
– Вы часом не Боузи?
Он не ответил словами. Из-под куртки вырвался кулак, в котором что-то блеснуло, и обрушился мне на голову.
Ноги у меня подкосились. Я свалился на асфальт у стены и смотрел на его вооруженную кастетом правую руку – сверкающую сталью ось, вокруг которой вращалась ночь. Искаженное ненавистью лицо склонилось надо мной.
– Кланяйся, паршивый легавый! Я Боузи! Кланяйся и целуй мне ноги!
Кулак устремился мне в лицо. Увернувшись, я услышал звук металла, ударившегося о камень. Я попытался подняться, но мои ноги казались резиновыми. Третий удар попал в цель, и ночь ускорила вращение.
Придя в себя, я обнаружил, что сижу в своей машине и пытаюсь вставить в зажигание ключ от багажника. Улица была пуста, что оказалось весьма кстати. Пару кварталов я вел машину, как пьяный, виляя от одной обочины к другой. Наконец мое зрение прояснилось.
Пересекая главную улицу, я видел в зеркальце мою кровоточащую и перекошенную физиономию. Я хотел узнать, который час, и посмотрел на запястье, но не обнаружил часов. Бумажник тоже исчез. Однако револьвер по-прежнему лежал в ящичке для перчаток. Я переложил его в боковой карман пиджака.
Дом Керригана стоял на склоне холма в северо-восточной части города. Я развернулся на перекрестке и остановил машину на улице, тянущейся вниз. Старые дома были окружены просторными лужайками, на которых росли деревья и ухоженные кусты. Черепичные крыши сверху казались плавающими в темно-зеленых каскадах листвы. В этот поздний час окна в большинстве домов были темными, но только не в доме Керригана, перед которым стоял красный «форд» с откидным верхом.
Я сошел с тротуара, пробрался по росистой траве к соседнему дому и перешагнул через низкую каменную ограду во двор Керригана. Свет из окон падал на лужайку. Из дома доносились звуки голосов. Окна находились слишком высоко, чтобы я мог заглянуть внутрь. Я двинулся вдоль ограды к фасаду. Голосов было два: мужской и женский, причем мужской голос казался почти таким же высоким, как женский.
Переднюю веранду частично скрывал занавес из расщепленного бамбука, к тому же перед ней росла огромная старая араукария. Я ухватился за перила, подтянулся и перемахнул через них.
Стоя у стены в углу веранды, я не мог заглянуть внутрь дома. Перебравшись через полосу света, падающего из окна, я очутился возле обтянутого зеленым полотном кресла-качалки. Отодвинув в сторону ткань на спинке, я мог видеть, что делается в комнате, оставаясь незамеченным.
Красивая комната с белым ковром была обставлена изысканной и хрупкой мебелью восемнадцатого века. Белый потолок опирался на ионические колонны, повторенные в миниатюре в мраморном камине. Кто-то, обладающий европейским складом ума, попытался воплотить в этом помещении мечту об ушедшей цивилизации и почти преуспел в своей затее. Нынешние обитатели дома стояли перед камином, демонстрируя друг другу, что мечта испарилась напрочь.
Спина женщины, обращенная ко мне, была прямой и напряженной. На шее, под желтыми волосами, холодно поблескивало жемчужное ожерелье.
– Все мои деньги превратились в ничто, – говорила женщина, – поэтому ты бросаешь меня. Я всегда знала, что ты это сделаешь.
– Всегда знала, вот как? – Керриган стоял лицом к ней, небрежно прислонясь к камину. Одну руку он держал в кармане, в другой была короткая трубка из корня вереска. Типично актерская поза.
– Да, знала. По крайней мере четыре или пять лет с тех пор, как ты связался с Энн Майер.
– Это давным-давно кончено.
– Так говорил ты. Но ты никогда не был честен со мной.
– Я пытался. А ты хочешь, чтобы я был так же честен, как ты? Хочешь услышать чистую правду?
– Ты не способен говорить правду, Дон. Ты беспомощный лжец. Еще до того, как мы поженились, ты лгал мне о своих возможностях и перспективах, изображал влюбленного. – В ее голосе звучало презрение. – Вся твоя жизнь со мной была ложью. Ты даже не пытался хранить мне верность.
– Докажи это.
– Мне нечего доказывать. Я это знаю. Думаешь, ты мог одурачить меня твоими детскими оправданиями, когда возвращался в мой дом в измятой одежде и с помадой на губах?
Читать дальше