Леонардо Падуро - Злые ветры дуют в Великий пост

— Можешь считать меня негодяем, Кандито, и, наверное, ты будешь прав. Тебе виднее. Только я так же, как ты, занимаюсь своим делом. И доведу его до конца. Спасибо за выпивку. Передай от меня привет своей красотке. И не забудь про сандалии для моей новой подружки. — Он протянул руку и пожал мозолистую, испачканную в обувном клее ладонь, которую, не вставая с кресла-качалки, подал ему в ответ Ржавый Кандито.

Ветер остервенело гонял по мостовой всякую мерзость и нечисть, будто налетел исключительно ради этой забавы. Конде чуял в нем врага, изготовившегося для удара, однако все же решил принять вызов и попросил Маноло высадить его на том же углу возле кинотеатра. Он не сказал, что хочет просто пройтись по своему району в эту отнюдь не самую подходящую для прогулок погоду — неподходящую как для тела, так и для души, потому что тоска ожидания извела его не на шутку. Почти два года совместной работы и постоянного общения с лейтенантом научили сержанта Мануэля Паласиоса не задавать лишних вопросов, получая от начальника, казалось бы, странные указания. Он не раз убеждался, что недаром Конде пользуется в управлении славой местного сумасшедшего. Слишком уж редко встречается в обычном полицейском это сочетание упорства и пессимизма, неудовлетворенности действительностью и мощного интеллекта. В душе сержант восхищался Конде, как, наверное, больше никем на свете, и считал для себя великой удачей и счастьем быть его напарником.

— Пока, Конде, — попрощался он, потом прямо с обочины вырулил на середину улицы и развернулся в обратную сторону.

Конде глянул на часы — почти четыре. Вряд ли Карина позвонит ему раньше шести. Да и позвонит ли вообще? Ответа он не знал. Конде шагал, преодолевая сопротивление ветра, и даже не удосужился взглянуть на афишу, что лишь недавно появилась вновь у кинотеатра после ремонта, растянувшегося на десять лет. Утомленное тело просилось в постель, дабы принять горизонтальное положение, однако круговорот мыслей все равно не дал бы ему забыться сном и тем самым облегчить муки ожидания. Однако в любом случае прогулка по родному району доставляла Конде удовольствие — ведь именно в этих местах появились на свет его дед и бабушка, родители, дяди и тети, а этот асфальт уложен поверх старой дороги, по которой в город завозили лучшие фрукты из южной части острова. Так что для Конде эта прогулка была по сути паломничеством к себе самому — до временных пределов, проложенных воспоминаниями его предков. За годы, минувшие со дня рождения Конде, эта дорога изменилась больше, чем за предыдущие двести лет, с тех пор как первые переселенцы с Канарских островов основали пару деревенек неподалеку от этого места и начали торговлю овощами и фруктами, а позже тем же занялись и несколько десятков китайцев. Грунтовая дорога и вырастающие вдоль нее деревянные домишки под черепичными крышами постепенно приближали этот край света к бурлящей жизнью столице, и, как раз когда родился Марио Конде, этот район уже стал частью столицы, и здесь открылись бары, магазины, бильярдные, скобяные лавки, аптеки и современная автобусная станция, которая вполне эффективно помогала району участвовать в городской жизни. Ночи сразу сделались длиннее: на освещенных улицах появились люди — это было непритязательное, но беспечное веселье, о котором в памяти Конде остались лишь отрывочные, стершиеся от времени детские воспоминания. И теперь он шел домой, подставив ветру лицо, позволяя яростным порывам уносить прочь пустые минуты, а сердце вновь щемило от ощущения духовной связи с этой грязной и запущенной улицей, на которой уже не хватало многого из того, что еще хранила его память: лотка Альбино с жареными пирожками рядом со школой, где Конде проучился несколько лет; пекарни, ныне разрушенной, куда он каждый вечер ходил за вкуснейшим горячим хлебом; бара «Эль Кастильито» с музыкальным автоматом, где таились голоса известных исполнителей, и обязательно находился пьяный посетитель, желавший снова и снова слушать одну и ту же песню; гуараперии [18] Гуараперия — питейное заведение, где производится и продается гуарапо — алкогольный напиток из сахарного тростника. Порфирио; здания профсоюза водителей автобусов; парикмахерской Чило и Педро, сгоревшей дотла во время единственного по-настоящему большого пожара в здешней истории; танцевального салона, превращенного в школу, где в один прекрасный день 1949 года чудесным образом встретились юноша и девушка, которые до того не ведали о существовании друг друга и которым суждено было спустя несколько лет стать моими родителями; и конечно же не было, к большому моему сожалению, арены для петушиных боев, места, где сосредотачивались все помыслы и мечты о славе дедушки Руфино Конде; сейчас там царят развалины, откуда исчезли клети для петухов, запах перьев, посыпанный опилками круг и даже доисторические тамаринды, на которые маленький Марио научился влезать под присмотром искушенного в таких подвигах деда. Да, исчезновение всех этих деталей навевало грусть, и потеря казалась невосполнимой, но и в теперешнем запустении это место все равно оставалось дорогим его сердцу, потому что здесь он вырос и получил первые уроки закона джунглей — джунглей двадцатого столетия, столь же примитивного по своей сути, как обычаи первобытного племени каменного века; познал непреложный кодекс чести, согласно которому мужчина должен быть мужчиной и не трубить об этом на каждом углу, а доказывать всякий раз, когда возникает необходимость. И поскольку Конде не раз приходилось защищать свою мужскую честь в прежней жизни, он был всегда готов бороться за нее снова и снова. Лицо лейтенанта Фабрисио, источающее неудержимую скуку, тотчас всплыло у него в памяти. Ты у меня за это поплатишься, мысленно пообещал Конде. Добравшись до дома, он постарался выбросить из головы досадные мысли о Фабрисио и переключиться на более приятные размышления о грядущем счастье и любви.