Лео Мале - Нестор Бюрма в родном городе

Дакоста открывает ящик комода и извлекает из него пачку фотографий, в большинстве своем это моментальные любительские снимки. Он сразу же натыкается на ту, где его дочь в сером костюме, и передает ее мне. На снимке вполне можно разглядеть костюм – светленький, из серии готового платья, «с тонкими голубоватыми продольными полосками»,– уточняет он; но что касается лица, придется подыскать что-нибудь другое. По счастью, в этой куче можно обнаружить просто сокровища. Среди прочих две фотографии на паспорт, без ретуши. На них Аньес предстает как очень миленькая деваха, с большими, блестящими от любопытства глазами (здесь говорят «восхищенными») и чувственным ртом. Эти грошовые неприукрашенные снимки излучают несомненную жажду жизни.

– Вот еще тут одна,– ворчливо произносит в этот момент Дакоста, с отвращением извлекая из картонного футлярчика фотографию большего по сравнению с предыдущими формата.– Когда я ее обнаружил, я чуть было ее не разорвал.

И был бы не прав. Это портрет «в американском стиле», на глянцевой бумаге. Вне всякого сомнения, произведение профессионала или фоторепортера, однако без подписи. Точно выбранный ракурс, хорошо продуманное расположение тени, все технические средства были положены на то, чтобы красота Аньес просияла во всем своем блеске. Разворот в три четверти, волосы темным каскадом ниспадают на обнаженное плечо, ноготь большого пальца шаловливо прижат к нижней губке. Аньес трогательна и до невозможности желанна. Вечернее платье с глубоким декольте открывает манящие груди… Они просто завораживают.

– Настоящая шлюха,– бранится Дакоста. А, черт бы ее побрал, эту проклятую загнивающую метрополию! И что это Аньес собиралась с ней делать, с этой фотографией?

– Возможно, она собиралась послать ее в один из иллюстрированных киножурналов,– говорю я.– А может быть, она сфотографировалась просто так, ради собственного удовольствия, в порыве вполне законного тщеславия. Остановимся на этих предположениях. И метрополия тут абсолютно ни при чем. Можете только порадоваться, что у вас такая кокетливая дочь, которая стремится подчеркнуть свою красоту. В наши дни это не так уж часто встречается. Сейчас, пожалуй, преобладают плохо одетые, чумазые и бесполые замарашки.

Он не отвечает. Не очень-то его утешают подобные соображения. Он встряхивает головой, как бы для того, чтобы привести в равновесие свои разбредающиеся мысли.

– Я беру эту фотографию,– говорю я.– А также «паспортные» и в сером костюме.

Он не высказывает никакого возражения.

Следующим объектом моего исследования становится комод, набитый битком – и в каком беспорядке! – какими-то книжками, тюбиками от губной помады, флакончиками, кофточками, дешевыми бельем, целомудренным до тошноты. Ничего интересного для меня. Для очистки совести я вытаскиваю нижний ящик, так как часто случается, что какая-нибудь вещь заваливается между ящиком и нижней панелью. Это тот самый случай, но радоваться особенно нечему. Я извлекаю пару роскошных чулок в целлофановом пакете. Судя по скромной и элегантной бабочке, приколотой в уголке, они куплены у «Мирей, корсеты и бюстгальтеры, улица Дарано…». Ну, вот это уже кое-что. Что я и говорю явно заинтересованному моей находкой Дорвилю в ответ на его вопрос, может ли это служить каким-то указанием.

Что касается Дакоста, тот хранит молчание.

Я бросаю чулки обратно в ящичек, закрываю его и перехожу к гардеробу. Там висят всякие шмотки, два простеньких костюмчика, довольно невзрачных, 42-го размера, но того платья, в котором Аньес снята на фотографии, здесь нет. Да я и не ожидал его тут найти.

Жестом я даю понять почтенной публике, что великий детектив закончил свой номер. Мы возвращаемся на первый этаж.

Я закуриваю трубку и смотрю на часы. Не вижу никаких причин, чтобы торчать здесь до бесконечности.

– Пожалуй, мне пора возвращаться в отель,– говорю я.

– Минуточку,– говорит Дорвиль.– Дай-ка мне конверт, Жюстиньен.

По-прежнему храня молчание, Дакоста направляется к небольшому секретеру и достает из-под бювара конверт из плотной бумаги, который протягивает мне. Надпись, сделанная мужским почерком, обозначает имя Дакоста и его адрес. Четкий почтовый штемпель указывает, что письмо пришло из Сен-Жан-де-Жаку. Время и дата отправки: 13 часов 7 мая. То есть прошлая суббота.

– Это дыра на другом конце города,– объясняет Дорвиль.– Оно пришло по почте в понедельник. Я, конечно, профан в этих делах, но мне кажется, что, если вам удастся установить, кто отправитель этого письма, ваше расследование здорово продвинется.