Андрей Стрельников - Посмертный бенефис

— Сеньор не алгарвиец, не так ли?

— Тонко подмечено.

— Я сразу понял. Сеньор очень странно произносит некоторые слова. В Алгарве так не говорят. — Официанта аж распирало от гордости: догадался-таки! — Сеньору нравится у нас? У вас, на севере, такой погоды не бывает… Ведь сеньор — с севера, не так ли?

Что верно, то верно. Только он, проницательный мой, имеет в виду север Португалии. Мой Север — он гораздо севернее.

На моем Севере — если я еще имею право называть его «своим» — скоро начнутся затяжные осенние дожди. Люди, выходя из домов, будут все теплее одеваться; деревья, наоборот, — скидывать с себя тяжесть пожелтевших летних одежд.

Сигарета кончилась, а я так пока и не придумал, чем бы заполнить вторую половину дня. В офисе делать решительно нечего. Ничего серьезного в ближайший месяц не предвидится, а с текучкой секретарша, слава богу, справляется лучше меня.

За спиной кто-то вежливо откашлялся, и мягкий баритон проговорил на великом и могучем:

— Ничего, если я присяду? Не возражаешь?

…Моя нижняя челюсть отвисла. Темные очки, закрывающие половину узкого лица; фигура атлета-десятиборца; сдержанная «евразийская» улыбка…

Сармат. Пришелец из другой вселенной. Не друг, не враг… Рад ли я ему? Скорее да, чем нет.

— Привет… — Я еще не вполне оправился от шока, но виду старался не подавать. — Как ты меня нашел?

Сармат едва заметно улыбнулся. Что эта улыбка означала: искреннюю радость или смертный приговор? Н-да… «Восток — дело тонкое», как говаривал незабвенный красноармеец Сухов.

— Хватку теряешь, старик, — проговорил он по-английски, заметив подошедшего официанта. — Секретарша твоя шепнула мне на ухо — назвала пару-тройку твоих любимых харчевен. Вот я здесь.

— Ясно. — Я кивнул и развел руками. Затем попросил официанта принести еще воды и кофе — для Сармата. Его, конечно, не обманешь, поэтому спросил прямо, не виляя: — А зачем, собственно? Никак в отпуск?

— В отпуск, — подтвердил Сармат. — А вообще — дело есть. — Заметив, наверное, гримасу на моей физиономии, он поднял руку, предупреждая возможные протесты. — Выбор за тобой. Никакого давления, старичок. С позиций официоза ты не наш.

Сармат дождался, когда официант, наконец, удалится, и продолжил:

— Если бы ты сумел что-то выяснить о реальных (заметь, старичок, — реальных!) источниках доходов вот этого персонажа… — Он положил на стол тоненький концерт. — Я уверен, что нашлись бы благодарные люди, для которых заплатить много — всего лишь способ заработать гораздо больше.

— Забери, Сармат. Даже смотреть не стану. — Я вытер платком вспотевший лоб. Затем налил себе воды из его бутылки. — Ты должен знать: в эти игры я больше не играю. Да и деньги меня мало интересуют, возраст не тот. И не так уж я беден. — Я окинул критическим взглядом свои явно ослабевшие руки, давно уже не поднимавшие ничего тяжелее пивной кружки. — Работничек из меня сейчас… как из дерьма пуля. — Я отвернулся и позволил себе пофилософствовать: — Раньше работать было интереснее — была идея. А деньги — они всего лишь деньги. Я уже не молод, и трудно меня переубедить…

Сармат допил кофе и, окинув обманчиво равнодушным взглядом набережную, процедил сквозь зубы:

— Знаешь, где в твоей философии прокол? — В узеньких бойницах его глаз сверкали молнии. — На оси Южная Америка — Балканы.

— Мимо, Сармат. Не мои это дела.

И вообще, не строй из себя дешевого шантажиста. Не верю. Выпьешь чего-нибудь?

Не так давно бывшие младшие братья — болгарские оружейники — столкнулись с серьезной проблемой в Южной Америке, а богатенький британец из Гибралтара эту проблему для них решил. С моей подачи. Если бы об истинных «корнях» сделки узнали бывшие хозяева этого рынка, завтрашний рассвет стал бы для меня недостижимой мечтой.

— Понимаю тебя, — кивнул Сармат, — понимаю… Что ж… Наверное, этого и следовало ожидать. — Мое предложение выпить он, похоже, проигнорировал. — Что ж, так, конечно, удобнее…

— Что ты понимаешь?! — взорвался я. — Что вы все там понимаете? Я уже другой, ясно тебе? Уже четыре года, как я выпал из обоймы.

— Да, конечно. — Он, казалось, меня не слышал. — А ведь была надежда. Была… И не только у меня. Старик, скажи честно: хорошо живешь? — По лицу его блуждала снисходительная улыбка.

— Нормально, — буркнул я и, подозвав официанта, попросил его принести две порции коньяку. — Живу, как умею. В ваши игры играть не намерен, учти.

— Учту, — хмыкнул он и чему-то грустно улыбнулся. — С утра — офис, внимательное чтение газет. Потом тягостные раздумья: где бы и чего бы сожрать на обед? После обеда — опять проблемы: как бы половчее убить остаток дня? Нет, я, конечно, понимаю: иногда приходится, черт побери, и поработать. Подписывать какие-то скучные бумаги, отслеживать перемещение каких-то денег. Но так, слава богу, не каждый день. А каждый день, вернее, каждый вечер, — тоскливый взгляд на себя в зеркало: кто это? Я? А брюхо откуда? И мысли… Все туже, туже… Мозги-то все жиже, жиже… Двигаться — лень, думать — тем более. Скажи, в чем я ошибся?