Саймон Керник - Для смерти день не выбирают

Я долго смотрел на снимок, размышляя о том, что описание доктора Чини, хотя и весьма схематичное, соответствовало образу этого улыбающегося с газетной страницы ребенка. На мою долю выпало не так уж много трагедий, и за время службы я научился отстраняться от страданий других, в частности, тех двоих, причиной смерти которых сам и был. И все же последние события задели меня гораздо сильнее, чем мне бы того хотелось. Я просто не мог воспринять гибель Энн Тейлор и Андреа Блум, двух девушек, изо всех сил старавшихся найти свое место в жизни, и убийство Азифа Малика как что-то постороннее, не касающееся меня лично. Сидя в полной тишине в затемненной, глухой комнате, глядя на фотографию девочки, беспомощной и одинокой, умершей семь лет назад и почти всеми забытой, я впервые за много лет почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы.

Убрав с экрана снимки, я продолжал читать. Суд продолжался неделю, и Джона Робса признали виновным. Тело так и не нашли, но предъявленные обвинением вещественные доказательства, к которым прибавилась обнаруженная в ходе дальнейших поисков садовая перчатка с пятнами крови — два свидетеля подтвердили, что она принадлежала обвиняемому, — склонили чашу весов не в пользу отца Хейди.

Сам Робс признал, что поругался с дочерью накануне ее исчезновения, как он утверждал — побега из дома, и даже ударил дочь, но категорически отрицал какую-либо причастность к убийству. Присяжные, однако, не поверили отцу и после продолжавшегося четырнадцать часов совещания вынесли однозначный вердикт — виновен. В момент объявления приговора Джон Робс расплакался и лишь через несколько минут сумел взять себя в руки. Судья, огласив свое решение, охарактеризовал преступление как «уму непостижимое и дикое» и особенно подчеркнул тот факт, что Робс «не осознал тяжести содеянного, не назвал никаких причин совершенного и не рассказал, где спрятал тело».

Я уже дочитывал статью, когда что-то привлекло внимание. Что-то в самом низу страницы.

— Господи… — прошептал я вслух, чем заслужил укоряющие взгляды соседей.

Шок был настолько сильным, что я секунд десять сидел в оцепенении. Не раз и не два мне угрожали оружием, в меня стреляли, и смерть казалась неизбежной, но то, что я видел сейчас, буквально приковало меня к стулу.

Потому что теперь я понял, что случилось.

Я вскочил, повернулся и быстро вышел из комнаты. Теперь я точно знал, что рассказ Энн Тейлор был правдой, что из-за этой правды ее убили и что двенадцатилетняя Хейди Робс стала жертвой педофилов. И еще я знал, что Эмме нужно как можно скорее добраться до родительской фермы, потому что в противном случае жизнь ее будет в смертельной опасности.

Опасность угрожала ей потому, что она, сама того не сознавая, подошла слишком близко к человеку, который — у меня не оставалось на этот счет ни малейших сомнений — был участником той мерзкой оргии семилетней давности. Этот человек постоянно появлялся там, где появлялся и я. И этот же человек выступал на созванной после объявления приговора Робсу пресс-конференции, где говорил, каким сложным и тяжелым было дело для всех, кто его расследовал, и что справедливость все-таки восторжествовала. Да и каких еще слов можно было ждать от человека, возглавлявшего то самое полицейское расследование!

От старшего инспектора Саймона Баррона.

Теперь все становилось понятным. С самого начала у них был свой человек. Человек, занимавший довольно высокую должность старшего инспектора уголовной полиции. Человек, имевший доступ к самой конфиденциальной информации, включая имя главного подозреваемого — Билли Уэста. Ему ничего не стоило, не привлекая к себе внимания, передать эту информацию своим сообщникам. Именно Баррон расспрашивал доктора Чини об Энн Тейлор, не сообщив о визите в Олдермастон никому из коллег. И по всей вероятности, именно он потчевал Эмму Нилсон небылицами о причастности Николаса Тиндалла к убийству Малика и Хана, отвлекая ее внимание от истинных преступников.

На улице уже стемнело, и машин стало больше. Я достал из кармана телефон, включил его и торопливо набрал номер. Руки тряслись, и палец нажимал не те кнопки. Я ругал Эмму за то, что она ввязалась в это дело, и проклинал себя за то, что не остановил ее раньше.

Телефон зазвонил — пришло сообщение. Я нажал кнопку возвратного вызова.

Эмма. Она заговорила быстро и взволнованно. Слышимость была плохая, и ее голос едва пробивался через помехи.