Андрей Дышев - Необитаемый ад

– Если, конечно, что-нибудь останется от тела, – мимоходом заметил Саркисян, перехватив многозначительный взгляд оператора. – В такой жарище танк сгорит, и болтика от него не найдешь… Узнать бы, с чего все это началось. Молнии вроде не было.

– В природе много необъяснимых явлений бывает, – вторил Чекота.

– А что тут необъяснимого? – пожал плечами Зубов. – Неосторожное обращение с огнем! Однозначно!

– Ну да, – легко согласился Саркисян. – Так оно, наверное, и было.

Прикрывая лицо мокрым рукавом, Ворохтин стал приближаться к поляне. От его одежды повалил густой пар. Нестерпимый жар обжигал нос и уши. Казалось, все это происходит в парилке и какой-то любитель высоких температур чрезмерно плеснул на камни. Ворохтин уже чувствовал, как жар пробивается сквозь толстую подошву его ботинок. Каждый вдох причинял ему нестерпимую боль. Он приблизился к середине поляны, на которой возвышалась гора тлеющих углей, накинул подол куртки на конец большой сосновой ветки и потянул на себя. Хрупкая конструкция из головешек обрушилась, и мириады искр взметнулись в задымленное небо. Но Ворохтин ветку не отпустил и, едва не крича от боли, поволок ее на берег.

Оставив свою ношу на песке, он кинулся к воде, с наслаждением окунул руки и стал пригоршнями лить на голову воду.

– Что это? – поморщившись, спросил Саркисян. – Что за гадость?

Плохое зрение не позволяло ему как следует рассмотреть бесформенный черный предмет, прицепившийся к обгоревшей ветке. Но его вопрос повис в воздухе. Никто не мог ничего сказать определенно.

– Ну-ка, давай к берегу! – скомандовал Зубов сержанту.

Моторка медленно поплыла вперед и мягко наехала на песок. Зубов вышел из лодки первым, за ним сержант, а потом уже Чекота. Зажав нос пальцами, Зубов приблизился к отвратительной дымящейся массе, склонился над ней и тотчас отпрянул.

– Ничего не понимаю, – пробормотал Саркисян, выбираясь из лодки и несмело приближаясь к милиционеру. – Что это такое? Что за гадость?

– Труп вашего робинзона, – ответил Зубов и отвернул лицо, чтобы поменьше чувствовать смрад горелого мяса.

– Как труп? – прошептал Саркисян. – Этого не может быть… Мистика…

– А вы надеялись, что он выживет?

– Кто надеялся? Я надеялся? Да я вообще… – забормотал Саркисян и, страстно желая немедленно получить исчерпывающие разъяснения, посмотрел на оператора. Но тот лишь молча покрутил головой, и на его искаженном лице можно было заметить отпечаток того же мистического ужаса.

– Можете снимать! – сказал Ворохтин, глядя на свои обожженные ладони. – Зрителям это должно понравиться.

На Саркисяна было страшно смотреть. Казалось, его красное, мокрое от пота лицо сейчас вспыхнет факелом, подобно горящей ели.

– Нет, – бормотал он, медленно пятясь к воде. – Не может быть… Бред…

Вскинув голову, он посмотрел дикими глазами на Ворохтина и направил в него дрожащий палец.

– Это ты… Это все ты…

Ворохтин забрался в лодку и завел мотор.

– Эй! Куда? – крикнул сержант.

– Ворохтин, стоять! – добавил Зубов, но не слишком настойчиво.

– Держите же его! – завопил Саркисян, но его голос заглушил треск мотора. Приподняв передок и отбрасывая в стороны плавающие головешки, лодка помчалась вдоль берега и быстро скрылась в дыму.

Саркисян был настолько погружен в свои размышления (точнее, даже не в размышления, а в странные, неопределенные эмоции), что стал непозволительно рассеянным и едва не пропустил важный звонок от продюсера.

– Боюсь сглазить, но дела у нас идут очень даже неплохо, – сказал он. – Горящий остров сняли с самолета эмчеэсовцы, и я уже дал этот эпизод в качестве анонса. Репортаж о пожаре должен быть ударным, Арам!

Саркисян почувствовал, что у него подкашиваются ноги. К счастью, в уютном трейлере, где он жил, почти невозможно было упасть и пролететь мимо мягкого кресла либо кровати или дивана.

– Успех «Робинзонады» превзошел все ожидания, – продолжал продюсер низким и, как обычно, нарочито безразличным голосом. – Мы вышли в тройку самых популярных передач. Так держать, Арамчик! Из оставшихся участников надо выжать максимум драматизма…

«Черт бы тебя подрал с твоей торопливостью! – подумал Саркисян и, отключив телефон, упал в кресло. – Какого черта надо было спешить с анонсом о пожаре? Теперь задний ход уже не дашь…»

Он еще не знал, как будет выкручиваться, но уже чувствовал, что ложь теперь должна быть еще более жестокой и изощренной.