Богдан Сушинский: Фельдмаршал должен умереть

Остановившись у первого изгиба тропы, Роммель некоторое время прислушивался к боли, которой давала знать о себе рана. Она была какой-то пульсирующей, однако Эрвин воспринимал ее появление совершенно спокойно. Знал бы тот английский пилот, который нажимал на гашетку пулемета, что он расстреливает фельдмаршала Роммеля! Но еще больше он удивился бы, узнав, как признателен был ему командующий группой армий во Франции за то, что вовремя «списал» его с передовой.

И дело не в том, что фельдмаршал вдруг разуверился в своей фронтовой судьбе. Просто еще в то время, когда он находился в военном госпитале во Франции, на стол ему начали ложиться газеты с целыми списками «предателей рейха» и «личных врагов фюрера», осрамивших себя заговором против вождя, среди которых то и дело мелькали имена генерал-фельдмаршала Витилебена, генералов Бека, Ольбрихта, Хазе, Гелпнера, Фромма…

Узнав о попытке самоубийства командующего Парижским гарнизоном генерала Штюльпнагеля, он так явственно ощутил приближение гибели, как если бы это происходило в последние секунды жизни, которые он проживал… с собственными внутренностями в руках.

Смерть представлялась ему такой, какой Роммель видел ее однажды вблизи — в образе солдата, стоящего на коленях, с окровавленными внутренностями в руках. Этим несчастным оказался водитель армейского грузовика. Когда в июле, неподалеку от его штаб-квартиры в Ла-Рош-Гюйоне, американский штурмовик спикировал на машину фельдмаршала, собственная гибель почему-то явилась ему именно в таком видении.

Преодолев небольшой овражек, пятидесятитрехлетний фельдмаршал начал медленно подниматься по склону возвышенности. Вообще-то врач всё еще запрещал ему находиться на ногах более получаса и решительно противился его желанию отправляться на прогулки за пределы парка. Однако теперь уже советы медиков Лиса Пустыни не интересовали. Он решил во что бы то ни стало выкарабкиваться. Правда, добиваться этого намерен был таким образом, чтобы в ставку фюрера попасть не раньше Рождества.

Только что командующий прочел статью Геббельса, в которой тот упоминал об акции «Гроза» — второй волне арестов, связанных с покушением на фюрера. Из неё следовало, что теперь уже на гильотину, виселицы и в концлагеря шла мелкая «офицерская труха», то есть всевозможные родственники и знакомые генералов-заговорщиков; кроме того, гестапо яростно прочесывало дипломатический корпус рейха.

Это когда-то гитлеровская Германия содрогалась при воспоминании о «ночи длинных ножей», а теперь она молчаливо содрогалась от ужасов целого «года длинных ножей». Подумать только; Штюльпнагель осужден! Фельдмаршал фон Клюге удачно распорядился своей ампулой с ядом. Многие десятки офицеров из штабов этих командующих казнены, загнаны в концлагеря или, в лучшем случае, отправлены на Восточный фронт. Но вряд ли в этой кровавой кутерьме фюрер успел забыть, что где-то там все еще обитает «герой Африки». Также невозможно предположить, чтобы его, Роммеля, имя, не всплывало в показаниях путчистов из штаба армии резерва.

Роммель понимал, что вершины холма ему не достичь, тем не менее, упорно, превозмогая боль и усталость, поднимался все выше и выше. Он помнил, что тропа обрывается на самом пике этой возвышенности, у кромки внезапно открывавшегося обрыва, поэтому её издревле называли «тропой самоубийц», хотя нездешнему человеку вообще трудно было понять, что влекло на неё людей. А ведь влекло. Поверье так и гласило: «Стоит один раз подняться на вершину и постоять на краю каменного утеса, как тебя начинает тянуть туда вновь и вновь. Пока однажды какая-то неведомая сила не сбросит тебя с обрыва».

Где-то на полпути к вершине тропу раздваивал огромный плоский валун, и фельдмаршал прикинул, что на первый случай вполне хватит того, что он доберётся до камня, на котором можно передохнуть. А решив это для себя, вернулся к мрачным воспоминаниям.

Свою фронтовую «рану чести» он выхлопотал у бога войны всего за три дня до путча. Если бы не она — он разделил бы ему участь фельдмаршала Витцлебена! Так, может, и впрямь сам Господь наводил ствол пулемета этого английского летчика? Оказавшись в госпитале, Роммель таким образом формально избежал непосредственного участия в путче, но в то же время не предал своих друзей, генералов-генералов-заговорщиков. А потому остался «чист» перед армией, Германией, перед самой историей.

Иное дело, что ему давно следовало действовать решительнее. Были минуты, когда Роммель упорно твердил себе: «Ну, все, все, решись! Ты прошелся по Франции, прославился в Африке. Твои солдаты истоптали половину Польши. Какие еще знамения нужны, чтобы ты поверил в свою «звезду Бонапарта?» Так решись же! Отправляйся в Берлин. Врывайся в штаб армии резерва, принимай на себя командование всеми верными заговорщикам частями. В то же время преданные тебе офицеры будут поднимать части группы армий «В». И тогда Германия увидит, что против фюрера выступил сам Роммель… За тобой потянется лучшая часть генералитета и высшего офицерства…»