Росс Макдональд: Омут

Голоса отца и дочери притянули меня к окну, которое открывалось из гостиной на веранду. Я подошел и присел на стул с жесткой спинкой, стоявший у стены и скрытый снаружи тяжелыми портьерами и полуспущенными жалюзи.

— Я не видела его после этого, папа, — послышались слова Кэти. — Я вышла из театра, села в свою машину и поехала домой. Его не было поблизости.

— Но я же знаю, что это он подвез тебя. Я видел его кепку на переднем сиденье.

— Он мог оставить ее там раньше. Я клянусь тебе, что не видела его потом.

— Как я могу верить тебе, Кэти? — В голосе отца слышалось неподдельное страдание. — Раньше ведь ты тоже лгала мне о нем. Ты обещала, что ничего... ничего у тебя не будет — ни с ним, ни с другим мужчиной, — пока не станешь старше.

— Но я ничего и не сделала! Ничего... плохого...

— Ты позволила ему поцеловать себя.

— Он меня заставил. Я пыталась увернуться, — почти истерически уже выкрикнула Кэти, ее голос завибрировал, словно тонкая, впивающаяся в дерево дрель.

— Значит, ты спровоцировала его. Наверняка — так. Мужчина не станет вести себя подобным образом, если у него нет на то оснований... предпосылок. Я-то знаю. Подумай, Кэти, не сделала ли, не сказала ли ты что-то, что побудило его к этому... насилию? — Отец старался быть хладнокровным и справедливым, безликим строгим экзаменатором, но боль и гнев слышались в его тоне.

— Оставь его, папа. Оставь все эти... отвратительные вещи, я не хочу говорить о них, — и подступающие рыдания прервали слова Кэти.

— Дорогая моя, бедная девочка. — Качалка скрипнула на веранде: видно, отец привстал... и склонился к дочери; рыдания утихли. — Я не хотел причинить тебе боль, Кэти, ты это знаешь. Я интересуюсь этими... этими гадкими вещами только потому, что люблю тебя.

— Я тоже люблю тебя, папа, — слова прозвучали невнятно, может быть, потому, что она уткнулась в его плечо.

— Я хотел бы верить этому.

— Но это так, папа, это так. Я считаю тебя самым лучшим мужчиной на свете.

Было что-то странное, что-то подозрительное в их разговоре. Отсюда, из глубины гостиной, могло показаться, что это объясняются любовники — пусть и при такой большой разнице в годах.

— О, Кэти, — сокрушенно сказал Джеймс Слокум, — что же я должен теперь сделать для тебя?

И вдруг еще один голос прорезался и жестко спросил:

— Что ты пытаешься сделать с ней, Джеймс? — Это был голос Мод Слокум.

— Не твое дело!

— Полагаю, что мое. Она моя дочь, как тебе известно.

— О, осведомлен об этом, дорогая. Однако из этого еще не следует, что она не может жить истинно порядочной жизнью.

— У нее не будет такой жизни, если ты намерен продолжать свою в том же духе, устраивать нам сцены и трепать ей нервы.

— Ради Бога, мама, успокойся, — мягко проговорила Кэти, будто не она, а мать из них двоих была младше. — Ты говоришь обо мне так, что можно подумать, я какая-то кость, из-за которой грызутся две собаки. Почему ты не можешь обращаться со мной как с человеком?

— Я пытаюсь, Кэти. Но ты никогда не слушаешь меня. А я кое-что знаю о том, о чем вы говорите.

— Если ты знаешь так много, то почему бы тебе не изменить нашу жизнь?

В нашей семье, с тех пор как я себя помню, ничего не было, кроме вот этаких сцен, и меня уже тошнит от них.

Шаги девушки затихли на другом конце веранды, старшие Слокумы умолкли. Прошла добрая минута, прежде чем Мод Слокум произнесла:

— Оставь ее в покое, Джеймс. Я тебя предупреждаю.

И этот злой, свистящий шепот заставил волосы мои зашевелиться на голове.

Я вернулся в центр гостиной и принялся листать журнал "Искусство театра", который лежал на специальном столике. Вскоре появился и Марвелл с подносом, на котором позванивали чаша со льдом, бокалы, бутылки виски и содовой.

— Прости, старик, задержался. Экономка очень занята приготовлением сандвичей, не стала мне помогать. Ты предпочитаешь крепкий?

— Я сам налью себе, сколько надо, спасибо, — сказал я и налил в высокий бокал изрядно содовой.

Было еще рано, мои часы показывали начало шестого.

Марвелл наполнил свой маленький бокал чистым виски и в два глотка осушил его. Кадык его при этом трепыхнулся в горле, будто там яйцо застряло, а потом проскочило вниз.

— Слокумов нельзя назвать негостеприимными, — сказал автор пьесы мирового значения. Но они почти всегда опаздывают, организуя прием гостей. А когда те появляются, то и должны будут заботиться каждый сам о себе... Кэти сказала, что ты литературный агент?