Владислав Виноградов - Генофонд нации

– В России надо жить по московскому времени. Швейцарские отстают. Правильно, Карла дель Понте?

Девушка молча кивнула головой. В фойе задребезжал звонок, приглашавший на второе отделение концерта.

2. Плодово-ягодный коктейль

Ледяная мутная вода сжимала его в своих объятиях. Тисками сдавливала грудь, холодом вязала ноги. Но руки оставались свободными, и, раскинув их, он направлял свое движение в студеном потоке, как некогда – в свободном полете над землей.

Встречный поток воздуха гудит в ушах, старается опрокинуть, выжимает слезы из глаз. Трещит, щелкает, бьется на ветру полусложившийся купол парашюта, а желтая полоска реки внизу – такая тоненькая. Чуть толще стропы, которой десантура повенчана с Богом.

Слезы текут из глаз, из глаз мимо губ – в белую подушку. Кем он был, кем он стал, – теперь уже не вспомнить.

Да и незачем. Больше ему не взлететь. Даже плыть по течению все трудней и трудней. Только сложить руки и медленно опускаться на дно – к водяным и русалкам, в их царство тьмы, покоя, холода.

Но откуда вдруг повеяло теплом? Ароматом цветущей сирени вместо запаха селедки и водорослей?

По горло закованный в гипсовый панцирь человек открыл глаза. Перед глазами – на расстоянии двух метров – был белый-белый потолок. Такой же белый, как гипс, как одеяния заботившихся о нем монахинь. Он изучил потолок до мельчайших трещинок. У него было на это время. И все это время он пытался вспомнить себя.

Лечащий врач – молодой, с черной гривой волос, выбивавшихся из-под шапочки, рассказал больному его историю. Его нашли на берегу Дуная, уже за городом, без денег и документов, в какой-то странной сбруе. Сначала подумали, что он один из тех, кто реставрируют сейчас Арпад-хит [114] . Но реставраторы не признали его.

Потом стали искать среди монтажников и мойщиков окон высотных отелей, стоящих по берегам Дуная. Но и здесь не было пропавших. Так прошел февраль, а теперь уже весна, но до сих пор нет ответа на вопрос – кто же лежит в клинике святого Иштвана монахинь ордена кармелиток.

И только несколько дней назад благодаря одной сестре, хорошо учившей в школе русский язык, все стало на свои места.

Человек в гипсе не понимал, что такое весна. Не понимал до самого последнего момента. И только сейчас, когда вдруг повеяло на него запахом цветущей сирени, в памяти возник небольшой двор в окружении облупившихся пятиэтажек, где он (а кто – «он»? Ответа все еще не было) гонял на велосипеде. Этот двор – и есть «весна»? Или «весна» – это марка велосипеда? На раме было выведено какое-то слово на незнакомом языке. Но он не мог прочесть слово. Не мог, пока не услышал этот низкий грудной голос:

– Господи, Светозар Петрович, что эти подлые гнусы с вами сделали?!

И – пелена спала.

Светозар Коряпышев мгновенно прочитал надпись на раме велосипеда: «Орленок», вспомнил свой двор в Долгопрудном, и себя – сначала школьника-троечника, потом курсанта Воздушно-десантного училища, затем офицера военной контрразведки Южной группы советских войск в Венгрии. А голос, несомненно, принадлежал красавице медсестре, которую он тогда завербовал, присвоив псевдоним Пиланго.

Коряпышев понял, что все долгие недели болезни и думал, и говорил по-венгерски. А сейчас слова родного языка вернули память.

А еще он вспомнил, что такое весна.

И, наверное, для того, дабы урок был усвоен прочнее, Пиланго склонилась над кроватью, обдав запахом цветущей сирени и порадовав видом цветущей плоти. Груди Пиланго удивительной грушевидной формы, воспетые в сотне эротических журнальчиков и удостоенные чести красоваться на обложке «Плейбоя», уткнулись в гипсовую кирасу Коряпышева. А на его заросшую щетиной физиономию упали две соленые капельки из ее глаз цвета слабо разведенной синьки.

Пиланго была в черном платье, видимо отвечавшем ее представлениям о юдоли скорби. Или все еще носила траур по скрипачу, зарезанному в ресторане «Столетие». Ведь он числился ее мужем.

Как бы то ни было, черный цвет очень шел к пепельным волосам. Коряпышев готов был любоваться ею, сколько угодно. Тем более, при пошиве платья сильно сэкономили на материале. Или просто оно было меньше, чем требовалось, на пару размеров.

– Ты не представляешь, как я рада, что ты жив! – затараторила она, вдруг переходя на «ты». – В тот раз ты почему-то не позволил мне договорить, кто стоит за всей этой историей. Так вот, этот Карой, или Карел, так правильнее, он был не венгр, а из Чехословакии.