Эд Макбейн - Три слепых мышонка

Святая невинность, неужели она только что об этом узнала!

— А что нам стоит сделать оговорку, что срок будет определен по совокупности преступлений, — улыбаясь, произнесла Патрисия.

— Интересно.

— Стивен Лидз освободится через двадцать пять лет, верно? Разве это плохо, Мэтью?

— А с какой стати судья пойдет на смягчение приговора?

— Я, как помощник прокурора, буду ходатайствовать перед судом о смягчении приговора, сошлюсь на смягчающие обстоятельства, на то, что это первая судимость. Сделаю акцент на том, что преступление было совершено под влиянием крайнего душевного и эмоционального расстройства… У меня это получится, адвокат.

— Возможно, — сказал Мэтью.

— Я приложу все усилия, поверьте мне.

— Н-да.

— Я сильная, Мэтью.

— И чрезвычайно скромная.

— Обсудите этот вопрос со своим клиентом, хорошо?

— Относительно вашей силы?

— Нет, то, что я предлагаю ему шанс выйти из тюрьмы.

— Стариком?

— Стариком предпочтительнее, чем мертвецом.

— В том случае, если он виновен, — сухо произнес Мэтью.

Этот вечер Мэтью Хоуп застал Стивена Лидза за ужином. Тюремный ужин приходился на половину шестого. Отбой объявляли в девять.

— Тяжелее всего переносить распорядок дня, — пожаловался Лидз. Он размазывал на тарелке какое-то вязкое блюдо. — Раз уж в тюрьме нечем занять подследственных, то хотя бы разрешали позже ложиться и вставать не так рано. Но нет, они соблюдают режим. В девять отключают свет, а в шесть утра ты должен быть на ногах. У нас на ферме в такую рань поднимаются одни рабочие. Ну, а что вы об этом скажете?

Он приподнял вилку над тарелкой.

На вилке болталось нечто зеленое, можно было предположить, что это шпинат.

— Один заключенный, он всю жизнь провел в тюрьме, — сердито произнес Лидз, — рассказывал, что каждая порция готовится из расчета три доллара шестьдесят пять центов. Это отпускается из городских средств. Что в наше время такие деньги? Полюбуйтесь-ка. — Он опустил вилку, пища расплылась на тарелке подобно медузе.

— Вчера у меня был брокер, — продолжал Лидз. — Раньше я заглядывал к нему ежедневно, теперь он навещает меня. Разница в том, что я доступен лишь в часы посещений, то есть с утра один час до полудня и после обеда с трех до четырех. Чертов режим. У вас, как у адвоката, свободное посещение. Обычно Берни заглядывает до обеда. Обед еще куда ни шло, можно проглотить. Они получают его из Макдональдса, а гамбургеры или жареный картофель надо постараться испортить. Завтрак тоже терпимый. Но определить ужин слов не хватает. — Он в раздражении дернул головой.

Мэтью принялся изучать содержимое тарелки.

Ему показалось, что у Лидза в руках ржавая вилка.

— Да ладно, оставим это. Я о Берни говорил. Мы каждый день обсуждаем с ним разные бумаги и наши дела, — продолжал Лидз. — Но разве эти посещения можно сравнить с тем, когда я заглядывал к нему часа в два или в половине третьего! Он приходит, рассказывает мне о фирме «Моторола», которая поставляет японским производителям машин радиотелефоны, а я прикидываю, выпадет ли мне еще хоть раз позвонить по радиотелефону. Я в своем «кадиллаке» установил такой телефон. Однажды ночью я застрял на шоссе около Ананбурга, спустилась шина, а кругом ни души, гаражи закрыты, телефонных будок и в помине нет. В ту ночь я и решился оснастить машину телефоном. Так вот, Берни рассказывает мне о радиотелефонах, а я думаю, смогу ли позвонить домой, сидя на электрическом стуле.

— Вы избежите электрического стула, — уверенно сказал Мэтью.

Настал подходящий момент, чтобы передать ему предложение Патрисии Демминг, но он не стал прерывать разговорившегося клиента. В такие минуты человек, бывает, вспомнит какую-либо существенную деталь, которая раньше оставалась без внимания, и это может помочь в почти безнадежной ситуации. Мэтью надеялся, что сейчас Лидз вспомнит нечто важное. Мэтью внимательно слушал рассуждения Лидза. Бенни Фрейд учил его этому. Они не всегда были непримиримыми оппонентами.

— Я стал многое забывать, — грустно вздохнул Лидз. — Особенно свою прежнюю жизнь. Реальное течение жизни заменилось режимом: подъем в шесть, перекличка в шесть десять, душ в четверть седьмого, завтрак в семь, прогулка в восемь, и так весь день. В памяти стираются важные вещи, обыденные обстоятельства. Я уже три дня забываю напомнить Джесси, что мой «кадиллак» готов. Его пообещали отремонтировать к утру понедельника, а сейчас уже вечер среды. Надо бы сказать Джесси, чтобы или она сама, или Нэд забрали машину из мастерской. Не хотелось бы, чтобы ее ненароком задели или сняли какие-нибудь детали. Такое в Калузе случается, наркотики заполонили общество, а где наркотики — там и преступления. Кто бы мог предположить, что мы доживем до такой жизни? Где наша добропорядочная Америка? Мне стыдно и хочется плакать.