Дэшил Хэммет: Смерть Мэйна

— Отпечатки пальцев или что-нибудь в этом роде? — спросил я.

— Нет. Фелс прошелся по всей квартире, по окну, крыше, осмотрел бумажник и пушку. Никаких следов.

— Миссис Мэйн сможет опознать тех двоих?

— Сказала, что узнает щуплого. Может быть.

— У вас хоть на кого-то что-то есть?

— Пока нет, — ответил худощавый сержант-детектив. Мы направились к выходу.

На улице я распрощался с полицейскими ищейками и направился в Вествуд-парк, в дом Бруно Ганджена.

Торговец редкими и антикварными ювелирными изделиями был крошечным расфуфыренным человечком. Его смокинг со встопорщенными подкладными плечами облегал талию наподобие корсета. Волосы, усики и кинжально-острая эспаньолка были вычернены и напомажены до блеска, не уступающего блеску остреньких розовых ноготков. Я бы и цента не дал за то, что румянец на его пятидесятилетних щечках — естественный. Он восстал из глубин кожаного библиотечного кресла, подал мне мягкую теплую ручку — не больше детской — и с улыбкой поклонился, чуть наклонив голову к плечу.

Потом он представил меня жене. Та кивнула, не вставая из-за стола. Она была моложе мужа раза в три: никак не старше девятнадцати, а на вид я дал бы ей лет шестнадцать. Такая же маленькая, с оливковым лицом, милыми ямочками на щеках, круглыми карими глазами и пухлым накрашенным ротиком, она походила на дорогую куклу в витрине лавки игрушек.

Бруно Ганджен очень подробно объяснил жене, что я связан с детективным агентством «Континентал» и что он нанял меня в помощь полиции для поисков убийцы Мэйна и возвращения украденных двадцати тысяч.

Она пробормотала: «О да!» — таким тоном, словно ей это совершенно неинтересно, встала и сказала: «Тогда я вас оставлю».

— Нет, нет, моя дорогая! — Ее муж помахал розовыми пальчиками. — Я не хочу иметь от тебя никаких секретов!

Его забавное личико рывком повернулось ко мне и сморщилось.

— Разве не так? — с легким смешком спросил он. — Ведь между мужем и женой не должно быть никаких секретов?

Я сделал вид, что согласен.

— Я знаю, дорогая, — обратился он к жене, когда та снова села, — ты так же заинтересована, как и я, ибо разве не питали мы равно большую приязнь к дражайшему Джеффри? Разве нет?

— О да! — ответила она с тем же безразличием.

— Итак? — с интересом произнес ее муж, поворачиваясь ко мне.

— В полиции я был, — ответил я. — Вы можете что-нибудь прибавить? Что-нибудь новое? Что-нибудь, о чем вы им не сказали?

Ганджен повернулся к жене:

— Есть что-нибудь, Энид, дорогая?

— Ничего я не знаю, — ответила та. Ганджен хихикнул и скорчил довольную рожу.

— Вот так, — сказал он. — Мы ничего не знаем.

— Он вернулся в Сан-Франциско в восемь часов вечера в воскресенье — за три часа до того, как был убит и ограблен, — с двадцатью тысячами долларов в сотенных купюрах. Откуда они?

— Это была выручка, — объяснил Бруно Ганджен, — от клиента. Мистера Натаниэля Огилви из Лос-Анджелеса.

— А почему наличными?

Раскрашенное лицо человечка скривилось в хитрой усмешке.

— Небольшое надувательство, — кротко признался он, — как говорится, профессиональный трюк. Знаете, что за существа эти коллекционеры? О, они достойны изучения! Вникайте. Я приобретаю золотую тиару древнегреческой работы — если быть точным, предположительно древнегреческой работы, — найденную, опять же предположительно, на юге России, вблизи Одессы. Есть ли доля истины хоть в одном из этих предположений, сказать не берусь, но тиара и в самом деле изумительной красоты. Он хихикнул.

— Есть у меня клиент, некий мистер Натаниэль Огилви из Лос-Анджелеса, весьма падкий на диковины такого рода — сущий cacoethes [1] Cacoethes (греч.) — буквально «шумный любитель». (Примеч. пер.) . Как вы понимаете, стоят подобные вещи столько, сколько за них можно получить — не больше, а то и меньше. Вот хоть эта тиара — продавая ее как обычное изделие, я получил бы самое малое десять тысяч долларов. Но разве может золотая тиара, сработанная в незапамятные времена для скифского царя, чье имя позабыто, называться обычным изделием? Нет! Нет! И вот Джеффри везет тиару, обернутую ватой и хитро упакованную, в Лос-Анджелес, показать мистеру Огилви.

Каким образом тиара попала в наши руки, Джеффри так и не скажет. Но он будет через слово намекать на сложные интриги, контрабанду, некоторое кровопролитие и преступления, напирать на необходимость соблюдения секретности. Для истинного коллекционера это наживка! Он ценит вещи только по трудностям, с которыми те ему достаются. Но лгать Джеффри не станет. Mon Dieu, это было бы бесчестно, отвратительно! Но он на многое намекнет, и откажется — о, совершенно категорически откажется принимать чек. Никаких чеков, дорогой сэр! Ничего, что можно проследить! Только наличными!