Андрей Щупов: Охота на волков

Склонившись к ногам, он достал спортивную сумку, нашарив на дне термос, принялся наливать себе парящий кофе.

— Желаешь взбодриться?

Валентин покачал головой.

— Второй час сидим. И чего ждем? — Баринов с хлюпаньем стал пить из чашки. — Дворик какой-то унылый, домишки блеклые, а мы тут у всех на виду. Может, хоть под топольки встанем?

— Я здесь жил когда-то, — Валентин шевельнулся. — До того, как сел.

— Жил? Вот так номер! — Баринов заворочал шеей, озирая двор иными глазами. — Значит, ждем не клиента? Так надо понимать?

— Нет, не клиента, — Валентин напряженным взором следил за подъездом, накрытым бетонным козырьком с длинной изогнутой трубой, увенчанной фонарным абажуром. — И не ждем, а просто… — он умолк, не завершив мысли.

— Ну-ну, — Баринов покосился на часы. — А к Бореньке потом не опоздаем?

— Нет, — Валентин тоже невольно взглянул на часы. — Не опоздаем.

— Что ж, — Баринов завинтил термос, с хрустом потянулся. — Тебе решать, генерал. Я-то ничего, только парик этот идиотский… — он воодушевленно присвистнул. — Ого! Глянь-ка, генерал! Какая шмара цопает! Ей богу, я такую на афише видел недавно… Эй, Валь, ты куда?!

Не слушая напарника, Валентин уже выскакивал из машины. Он бежал к той самой «шмаре», которую заприметил Баринов.

Она не казалась грустной, — самое обычное лицо чуть подуставшего человека, но было в Виктории нечто, что привлекало к ней постороннее внимание. Даже со спины и даже издалека. Все это Валентин ухватил в одно мгновение, должным образом однако не оценил, — волнение поглотило все чувства. Аллочка, Баринов, смерть полковника — все разом перекочевало в мир потустороннего. Прошлое могучим зверем выбралось из болота, встряхнувшись и ссыпав с себя крошево последних лет. Он снова был с ней, он снова был там — на розовом островке — наедине с ее смешливыми глазами, ее жизнерадостным щебетом. И только сейчас Валентин со всей очевидностью понял, что по сию пору болен одиночеством. Ее не было, и в сущности не было его самого. Все шло самотеком, без радостной устремленности, без главного жизненного озарения.

Валентин загородил ей путь, встав столбом, чувствуя, как что-то происходит с его лицом. Выражение спокойствия не давалось ему. Снова начался нервный тик.

— Виктория!…

Она побледнела еще до того, как подняла на него глаза. Остановившись, потянулась дрожащей рукой к шапочке на голове, поправила непокорный локон. Никогда Валентин не видел ее в зимней одежде, но движение показалось до боли знакомым. Ворох разнородных чувств обрушился на него. И подумалось, до чего же он стар, неуклюж, страшен. Перед ним же стояла сама Юность, иное поколение, чужое племя. Баринов заявил, что первый день свободы перепугал его до смерти. Он не лгал. Связи людей хрупки и сиюминутны, и на Валентина тоже накатил страх. Нить, в прочность которой он так долго верил, вдруг показалась ему пугающе тонкой, натянутой до предела…

Ни он, ни она более ничего не сказали. Подъезд Виктории и машина с Бариновым осталась позади. Они шагали, не выбирая направления, и продолжали молчать. Внутренняя паника Валентина перешла в стон, но вскоре затих и он. Холод надвинулся отовсюду, привычное ощущение пустоты замаячило на горизонте. Он был никто и он ничего не заслуживал. Она была всем, имея возможность выбирать и осчастливливать своим выбором. Зачем выбирать того, кто приносит несчастья, кто время от времени исчезает. Подобное чувство ущербности уже посещало Валентина. Очень давно, когда он впервые провел параллель между собственным детством и зрелостью, между бесконечным оптимизмом и суетным поиском малого. С каким разным настроением выходят во двор дети и взрослые. Перед первыми мир распахивается во всю ширь, вторые попросту спешат в магазин или на работу. Праздничный календарь с годами темнеет, и этого не удается избежать никому.

— Как ты живешь? — Валентин все же сумел с собой справиться.

— Как все.

Тускло и равнодушно… А чего он еще ждал? Несколько лет! Бездна соблазнов и никаких обещаний… Валентин почти услышал, как с жестким дребезгом внутри него опускаются многочисленные жалюзи. Люди защищаются, как умеют, — он спасался по-своему.

— Ты совсем не изменилась… Только немного подросла, кажется.

— Это каблуки.

Они обогнули угол дома и двигались теперь в обратном направлении.

— И по-прежнему учишься?

— Уже нет. Работаю. Но через год попробую в институт.

— В медицинский?