Брайан Гарфилд - Предумышленное убийство

— А это к чему?

— К тому, что, если сегодня в полночь я не выйду на связь с одним моим знакомым, завтра все центральные газеты опубликуют документы, от которых он пришел в восторг. Сказал, что, если у меня с головы упадет хоть один волос, он даст ход многим бумагам из сейфа, и тогда даже вам мало не покажется.

— Крейн, нельзя ли обойтись без угроз, а? Что за дела, черт возьми! Приезжайте, и обо всем поговорим... — Мадонна еле сдерживался.

— Хорошо, едем! И вот еще что... Не верьте Питу Данжело, ни единому его слову!

— К вашему сведению, слова для меня — пустое, я ценю только поступки. К примеру, сейчас десять. Ровно в полдень истекает двое суток. И...

— В десять тридцать, возможно, раньше мы у вас! — отрубил я и повесил трубку.

Я сел за руль, включил зажигание.

— Сказал? — спросила Джоанна.

— Сказал... Конечно, сказал!

— Обними меня, дорогой мой.

Я так и сделал. А потом мы потерлись носами, заглянули друг другу в глаза, я улыбнулся ей, она — мне. Если честно, я был сам не свой — весь какой-то нервный.

Мы не спали всю ночь. Утром Нэнси Лансфорд дала мне выпить таблетку какого-то стимулятора — она всю свою сознательную жизнь сидела на диете, пила какие-то микстуры, и все без толку, между прочим. Не знаю, возможно, таблетка придала мне удали, потому что я вдруг притянул к себе Джоанну и поцеловал ее прямо в губы на виду у прохожих. Однажды Джоанна призналась, что Майк терпеть не мог телячьи нежности на публике. Говорил, что это так же непристойно, как делать аборты.

— Знаешь, Саймон, ты обладаешь чертой характера, которая стала столь редкой в наши дни у мужчин, что я просто слов не нахожу, чтобы выразить тебе свою признательность, — сказала она, оттолкнув меня.

— Ты это о чем? — вскинул я бровь.

— О твоем благородстве. Понимаешь, кинопленка отравляла мне существование...

— Забудь об этом! Договорились?

Она кивнула.

Ночью, когда мы просматривали компрометирующие документы, я сжег кинопленку, а пепел спустил в туалет. Надо сказать, когда горит кинопленка — запах отвратительный.

— Саймон, я их боюсь, — сказала Джоанна, когда до резиденции Мадонны оставалось минут десять. — И пока не пойму, что нам ничего не угрожает, не успокоюсь.

— Не паникуй! Все уладится... Не сразу, но со временем ты перестанешь о них даже вспоминать. Просто ты чересчур долго от них зависела. А что чересчур — то слишком!

Она улыбнулась:

— Я все понимаю, дорогой, но у меня предчувствие, будто так просто мы с ними не расстанемся и что-то должно случиться.

Я потрепал ее по коленке и ничего не сказал.

А что тут скажешь, если мы оказались жертвами непредвиденных обстоятельств? Надо обладать способностями Макиавелли, дабы одержать верх над Мадонной и его коллегами. Что ж, придется играть по их правилам. Данжело наверняка провел ночь в размышлениях, каким образом прижать нас к ногтю. И было бы крайне неразумно полагать, будто он станет изображать из себя овечку. Напротив! Нужно быть готовым ко всему. Его оружие — хитрость, наглость, коварство. Недооценивать его опасно.

Я свернул с дороги на подъездную аллею к особняку Винсента Мадонны. К моменту, когда я затормозил возле его шикарной машины, на лестничном марше парадного подъезда уже стоял Фредди-неандерталец в незастегнутом мешковатом пиджаке спортивного покроя, под полой которого вполне мог уместиться какой-нибудь суперавтомат. Манерой держаться, повадками он напоминал мне знаменитого комедийного актера Бастера Китона. Медлительный, с бесстрастным каменным лицом человека-маски, он то и дело принимал какие-то неестественные, комические позы. Вот и сейчас он возвышался как монумент, широко расставив ноги и прогнувшись вперед, словно намеревался нас боднуть.

«Мерседес» Данжело стоял чуть поодаль. Синий «форд», на котором позавчера приезжали ко мне Сенна и Бейкер, был припаркован возле подъезда. Итак, все в сборе! Хорошо... Чем больше вооруженных до зубов мафиози, тем лучше. Если, конечно, спектакль пойдет по моему сценарию.

Я вышел из машины с пухлым портфелем в руках, обошел ее спереди, распахнул дверцу перед Джоанной. Сначала она повернулась на сиденье вполоборота, выставив на всеобщее обозрение — я знал, что все столпились у окон! — острые колени — а это вещь, кто понимает, конечно! — потом взмахнула длинными ногами и, выпорхнув из машины, направилась к двери, гордая и уверенная в своей неотразимости.

— Смелее, дорогая моя! Элизабет Тейлор просто статистка по сравнению с тобой, — шепнул я ей, шагая рядом.