Ричард Пратер - Тепло оружия

Развернув “кадиллак”, я поехал обратно к Вайн, повернул направо и проехал по Вайн в сторону Норт-Россмор. До дома оставался всего один квартал, когда я снова заметил все тот же сбитый свет фар. По крайней мере, мне так показалось.

Прямо за мной ехал маленький “корвер”, но затем сзади вынырнула машина, державшаяся прежде на расстоянии квартала, которая, кого-то обогнав по пути, пристроилась, за крошечным автомобильчиком. Теперь она шла второй, но когда водитель выезжал в левый ряд, свет фар скользнул по моему зеркалу заднего обзора, и луч левой фары оказался высоким, ослепляющим.

Я почувствовал, как у меня по спине пробежали мурашки, а внутри все похолодело; сунув руку под пиджак, нащупал рукоятку “кольта-спешл” в плечевой кобуре.

Затем сбавил скорость, позволив “корверу” догнать и обогнать меня. Я проехал мимо своего дома в сторону бульвара Беверли и остановился у знака “стоп”. Другая машина пристроилась следом за мной, но мне так и не удалось разглядеть человека, сидевшего за рулем. Я не стал долго задерживаться у светофора, просто посидел несколько минут, а затем свернул налево, в Беверли, делая вид, что возвращаюсь обратно в Лос-Анджеле.

Шедший следом автомобиль — это был темный седан, последняя модель “Додж Полара” — повернул в противоположную сторону, направо. Такого оборота событий я никак не ожидал и поэтому ехал медленно, наблюдая за “доджем” пока это было возможно. Он продолжал свой путь прямо к окраинам Беверли. Затем я развернулся и поехал обратно к “Спартан”.

Может быть я и спятил. Возможно это было просто случайное совпадение. Или даже совсем другая машина с криво установленной фарой.

А может быть и нет.

Моим домом была квартира 212, три комнаты с ванной, двумя большими аквариумами с тропическими рынками, с постером Амелии — яркой обнаженной красотки с ног до головы натертой маслом — на стене и золотисто-желтым мягким ковром на полу гостиной; а на этом самом ковре стоял низкий, шоколадно-коричневого цвета диван, два обтянутых кожей пуфика, обшарпанный низенький столик, а в воздухе витал хоть и слабый, но все же доступный опытному обонянию, аромат нежных и сладких, и терпких, и изысканных духов, дезодорантов и лосьонов.

Или, может быть, мне это лишь казалось. Эта комната была полна воспоминаний. Как, впрочем, и две другие комнаты моей квартиры.

Подумав, что не мешало бы выпить перед сном, я вышел в крохотную кухоньку, где налил себе стакан бурбона с содовой, а затем принял душ, обвязал полотенце вокруг бедер и вернулся обратно в гостиную. Минут десять я сидел перед аквариумами, глядя на то, как рыбки набрасываются на нитеобразных червей, которыми я их кормил, размышляя о событиях последних трех-четырех часов, об убийстве, нудистах, людях вообще, мотиве, средствах, возможностях, а также о Сибилле, миссис Холстед и машине со скошенной фарой.

После десяти минут наблюдений и раздумий я пришел к одному точному выводу. Нужно было срочно заняться лечением крохотной, всего дюйм длиной, рыбешки с длинным названием Microglanis parahybae, бившейся на песке, устилавшем дно большого аквариума. Очевидно, она подхватила рыбью болезнь, известную под научным названием как ихтиофтириоз.

Второй будильник разразился пронзительным, металическим звоном, и только тогда, зевая, я выполз из постели, опустил ноги на черный ковер, устилавший пол спальни и тихо выругался.

Одна из причин, по которой мне нравится бодрствовать всю ночь напролет, это та, что пробуждение всегда оказывается столь тяжелым ударом для моей нервной системы, а также, возможно, и для селезенки, почек и желчного пузыря. А столь большим потрясением для меня оно становится отчасти и потому, что я так часто не сплю всю ночь напролет.

Я обхватил голову руками, словно стараясь снова придать ей нужную форму, поставил вариться кофе и, медленно набираясь сил, начал готовиться встретить новый день. Съел на завтрак три ложки клейкой маисовой каши, запив все это четырьмя чашками кофе. И почувствовал себя почти ожившим.

Этим утром, после умывания, бритья и тому подобных процедур, я облачился в легкомысленный костюм цвета морской волны, ткань которого блестит на солнце, как будто по ней пробегают электрические искры — словами не выразить, это нужно видеть — повязал подходящий по цвету галстук, причесал волосы, используя вместо гребня собственные пальцы, а затем проверил пистолет.

Обычно я ношу свой револьвер 38-го калибра с пустым патронником, чтобы ненароком не прострелить себе бок или, не дай бог, ещё что-нибудь поважнее; но этим утром я извлек из шкафа коробочку с патронами, и загнал в пустовавшее отверстие цилиндра шестую полновесную пилюлю.