Ричард Пратер - Больше, чем страх

Сам доктор, специалист в области биохимии, работающий над проблемой инфекционных заболеваний в Юго-Западном медицинском институте, расположенном неподалеку от места моего обитания, то есть Лос-Анджелеса, был невысок ростом, худощав, носил козлиную бородку и из-за морщинистого лица казался старше своих пятидесяти. К тому же он был лыс, поэтому эта бородка «клинышком» делала его лицо сильно вытянутым и очень узким. Глядя на доктора, складывалось впечатление, что все волосы с его головы сползли вниз и прилипли к щекам и подбородку.

Жена доктора Баффингтона скончалась два года назад от паралича спинного мозга после того, как ей ввели третью дозу вакцины Салка. Смерть супруги имела двойной эффект на доктора: он ушел с головой в работу, пытаясь найти действенные средства для борьбы с этим недугом, и всю свою любовь обрушил на их единственную дочь — Бафф.

— Послушайте, Бафф, — обратился я к дочери доктора с улыбкой, — так на чем мы остановились?

— О! Вы с папочкой спорили так, что были готовы порвать друг другу глотки, и совсем не обращали на нас с Моник никакого внимания.

Это она преувеличивала. Мы действительно спорили, но по-дружески. Доктор Баффингтон — хорошо известная в Штатах личность, и не только как ученый, но и как пацифист, ярый сторонник защиты мира любой ценой, большой интеллектуал из числа современных либералов. Он поражал способностью с жаром спорить о вещах, о которых не имел ни малейшего понятия. Ему казалось, что коль он преуспел в работе с разными там микробами и бактериями, то уж и в делах человеческих он разбирается не хуже других. Согласно такой логике специалист, досконально изучивший сексуальную жизнь крокодилов, автоматически становился первоклассным ткачом гобеленов или мостостроителем. Я уже однажды имел случай встретиться с подобным специалистом по крокодилам, который, к моему удивлению, ничего не смог мне поведать о половой жизни аллигаторов. Но тем не менее Баффингтон мне нравился. Он был выразительной натурой, обаятелен, имел широкий круг интересов. В общем, приятный собеседник и отличный малый. Лично у меня доктор вызывал симпатии, но, несмотря на его явно неординарный интеллект и искренность суждений, он, как и большинство высокообразованных людей, казался мне несколько твердолобым. Возможно, из-за своей работы, направленной на спасение человеческой жизни, он вот уже на протяжении многих лет использовал любую возможность, чтобы выступить с протестом против гонки вооружений, потребовать запрещения атомной бомбы или ослабления международной напряженности. Пару лет назад, после одного из своих пламенных выступлений, в котором он призывал американцев возлюбить своих русских братьев, фотография доктора Баффингтона появилась на обложке журнала «Тайм». Несколько недель спустя «Лайф» посвятил ему четыре страницы, на которых автор статьи похищался его «мужеством и неистовым человеколюбием». После публикации этой статьи доктор словно сорвался с цепи. Очертя голову он кинулся путешествовать по стране, сам воздвигал трибуны, с которых произносил зажигательные речи в защиту мира. Часть своих бредовых идей Баффингтон за обедом выплеснул и на меня. Я имел неосторожность с ним не согласиться, и мы заспорили. Свой сентябрьский отпуск доктор специально приурочил к проводимому в сентябре в столице Мексики Международному форуму мира. Сегодня днем он выступал на нем с речью. Бафф, Моник и я присутствовали в зале «Беллас-Артес» и слушали, о чем говорит этот пламенный борец за мир. А говорил он о необходимости мирного сосуществования с Россией, что само по себе представляло полную нелепость. Любому, имевшему дошкольные знания о той агрессивной политике, которую проводят коммунисты, речь доктора должна была показаться сущим бредом. За обедом мы затронули тему его выступления, и между нами вспыхнул спор. Наш пацифист уже приложился к четвертому стакану виски со льдом и теперь с жаром отстаивал свои идеи.

— Доктор, — сказал я, — вне всякого сомнения, ваша речь на открытии форума была воодушевляющей. В своих выступлениях вы умело расставляете акценты и увлекаете аудиторию. Но мирное сосуществование с коммунистами, к которому вы призывали, — полный абсурд, поскольку...

— Вот-вот! — прервал он меня. — Видите, с каким раздражением вы об этом говорите? Почему же такая нетерпимость?

— У кого? У меня?

— Да. Но неужели нельзя быть более благожелательным?

— К кому?

— Шелл, образумьтесь. Мы должны с ними мирно сосуществовать. Или вы не верите, что Хрущев хочет мира с американцами?