Роберт Паркер - Багровое веселье

— Скорее всего он убьет еще одну негритянку, — предположил я.

— Возможно, — кивнула Сюзан. — И, возможно, напишет еще несколько писем, и в конце концов вы его поймаете.

— Дай-то Бог, — вздохнул я.

— Обязательно поймаете. Вы сильные, упрямые, у вас огромный запас воли и куча энергии.

— Что правда, то правда.

— Да еще и я буду помогать вам, — закончила Сюзан.

На стойке зазвенел таймер. Я встал и вытащил из духовки рис. Открыл дверцу, чтобы вышел пар, затем захлопнул духовку и повернулся к Сюзан.

— Нужно решить одну проблему, — сказал я. — Через десять минут будет готов ужин, мы мило поедим и завалимся в постель. Но я прекрасно знаю, что после еды ты всегда становишься немного вялой и сонной. Стареешь, наверное. Так как ты отнесешься к тому, что я немножко попрыгаю на твоих косточках?

У Сюзан еще оставалось полбокала шампанского. Она подняла его на свет, несколько секунд задумчиво смотрела сквозь стекло, затем залпом выпила половину, опустила бокал и взглянула на меня. Глаза вдруг стали такими темными и бездонными, что, казалось, у нее совсем нет зрачков.

— А что на ужин? — спросила она.

— Курочка-гриль с лимоном и розмарином, рис с овощами и знаменитым медово-горчичным соусом Спенсера, пшеничный хлеб и бутылочка «Железной Лошади».

Сюзан допила шампанское, наклонилась, поставила бокал на журнальный столик и встала. Сняла туфли, расстегнула кожаные брючки и, выскользнув из них, аккуратно сложила на спинку кресла. Затем повернулась, заглянула мне в глаза и решительно произнесла:

— По-моему, лучше, если ты попрыгаешь на моих косточках прямо сейчас.

— Я уже понял, что ты это скажешь, — улыбнулся я.

— А когда догадался?

— Когда ты сняла брюки.

— Ну конечно, — прошептала она, подойдя ко мне. — Ты всегда понимал самые тонкие намеки.

Я обнял ее.

— Знаешь, о чем я жалею? Что сейчас не старые времена, когда женщины носили пояса и над чулками соблазнительно поблескивали обнаженные ножки.

— Ох уж эти сладкие юношеские грезы, — прошептала Сюзан, раскрывая губы для поцелуя.

— Но я все равно сделаю все, как надо, — улыбнулся я.

И сделал.

Потом мы сели ужинать. Сюзан была в одной из моих любимых голубых рубашек, а я — в спортивных брюках на завязке. Мы выглядели очень элегантно.

— Может, он пробовал лечиться? — спросил я. — Как насчет того, чтобы поговорить с психиатрами?

Сюзан покачала головой.

— По-моему, он не нуждается в лечении. Его лечат убийства. Люди идут к врачу, когда не видят другого выхода, когда не знают, как избавиться от своего ужасного состояния.

— Как я, например. Когда начинаю распухать от желания, сразу же ищу тебя.

— Как приятно слышать, когда ты так говоришь, — улыбнулась Сюзан.

— Но я ищу тебя еще и потому, что люблю. И так сильно, что просто невозможно описать словами.

— Знаю. Я сама люблю тебя точно так же.

Мы на секунду замолчали, ощущая, как между нами снова крепнет какая-то совершенно осязаемая, мерцающая связь, нерушимая, как сама вселенная.

— Навсегда, — улыбнулся я, поднимая свой бокал.

Сюзан посмотрела мне в лицо. Глаза ее блеснули.

— Навсегда, — прошептала она.

Пасмурным апрельским днем Красная Роза совершил еще одно убийство. Снег уже сошел, и на кустах набухли первые золотистые почки. Долорес Тейлор была исполнительницей экзотических танцев. Четвертая же жертва оказалась певицей. Звали ее Шантель. Она играла на пианино и пела в коктейль-баре небольшого отеля рядом с аэропортом. Утром горничная обнаружила ее труп в одной из комнат отеля.

Когда мы с Квирком приехали в отель, здание уже было забито журналистами и репортерами, толкущимися в тесном коридоре возле двери в номер, который они называли «комнатой убийства». Сверкали телевизионные юпитеры. Дверь охранял пузатый краснощекий полицейский с бычьей шеей. Взглянув на значок Квирка, он молча кивнул, и мы прошли в «комнату убийства». Я услышал, как, пропустив нас, полицейский важно сообщил кому-то:

— ...Да просто вставил ей ствол в задницу и спустил курок.

Квирк тоже услышал его слова. Он остановился, круто повернулся и, подойдя к двери, жестом позвал краснощекого полицейского внутрь.

— Лейтенант, секундочку! Лейтенант! — бросился к Квирку какой-то особо рьяный репортер.

Но Квирк, не обратив на него внимания, захлопнул дверь и повернулся к полицейскому.

— Жертва была молодой женщиной. Она умерла страшной, ужасной смертью. И если я еще хоть один раз услышу, что ты говоришь о ней в таком духе, я лично сорву с твоей поганой груди твой поганый значок и запихаю его в твой поганый рот, — произнес он ровным, спокойным голосом.