Ричард Старк - Похищение кислого лимона

— Ты меня слышишь?

— Да. — Ответить. Так легче.

— Что тебе надо от Джорджа Ула?

— Деньги.

— Какие деньги?

— Мои деньги. Наши деньги.

— У Джорджа Ула есть деньги, принадлежащие тебе?

— Да.

— Как у него оказались твои деньги?

— Двойная игра.

— В ограблении?

— Да.

— Расскажи мне об ограблении. — Сложный вопрос. Раздражение. Болезненное раздражение. — Расскажи мне об ограблении.

Проще ответить.

— Банк. Нас четверо. Бенни Вайс. Фил Эндрюс. Джордж Ул. Тридцать три штуки баксов. Ул пристрелил Вайса. Пристрелил Эндрюса. Спалил дом.

— Как ты оттуда выбрался?

— Через окно.

— Он знает, что ты еще жив?

— Да.

— Тридцать три тысячи — это твоя доля или весь куш?

— Весь.

— Ты знаешь, где сейчас Джордж Ул?

— Нет.

— Ты знаешь; как его найти?

— Матт Розенштейн. Спросить Матта Розенштейна.

— А другие способы?

— Нет.

— Больше никаких связей с Улом?

— Бенни Вайс.

— Разве он не мертв?

— Да.

— Так что Розенштейн — твоя единственная ниточка.

— М-м...

— Розенштейн — твоя единственная ниточка?

— Да.

— У тебя есть другие дела к Розенштейну?

— Нет.

— Ты угрожаешь Розенштейну?

— Нет.

— Ты сможешь найти Ула, если Розен-штейн тебе не поможет? — Трудный вопрос. Раздражение. Боль. — Ты сможешь найти Ула без помощи Розенштейна?

— Нет. Может быть. Нет. Может, как-нибудь.

— Как?

— Не знаю.

— Что ты будешь делать, если не найдешь Ула?

— Что-нибудь еще.

— Хорошо. До свидания, мистер Паркер.

Парение. Синева и темнота. Глубже. Глубже в синеву и темноту. Погружение вниз. Выход. Пустота.

Голова раскалывалась на части. Резкая, отчаянно жестокая головная боль вернула его в сознание. Он застонал, шевельнулся и ощутил под собой очень жесткую, неровную поверхность. Заставив себя приоткрыть глаза, увидел в дюйме от лица шероховатый бетон. Еще раз шевельнувшись, ощутил бетон всем телом и понял, что лежит на нем плашмя, лицом вниз.

Стояла ночь; тьму слегка рассеивал свет далеких электрических фонарей.

Голову сверлило так, будто кто-то разрезал его мозг на две половинки, проложил между ними кусок наждачной бумаги и принялся тереть их друг о друга. Ему казалось, будто его череп треснул от переносицы до затылка. Боль была настолько острой, что удерживала его в сознании, но в то же время грозила его и отключить в любой момент.

Лежать так дальше становилось невыносимым. Он с трудом подтянул под себя руки и, корчась от удвоившейся головной боли, смог в конце концов принять сидячее положение.

Вокруг возвышались темные кирпичные стены. Чуть дальше направо виднелось открытое пространство, за которым уличные фонари освещали кусок тротуара и несколько припаркованных автомобилей.

Его раздражал какой-то отвратительный, приторно-сладкий сивушный запах. Превозмогая боль, он попробовал отвернуться от этой вони, но тут же понял, что она исходит от его собственной одежды. Все, что было на нем надето, казалось влажным и липким.

«Подлый Пит». Дешевый портвейн, бормотуха. Его окатили вином, как на крещении; от него разило пойлом по доллару за галлон.

В голове царила неразбериха. Он помнил все, но при попытке подумать и собрать все воедино шлифовальщик в его голове утраивал усилия. Его накачали какой-то дрянью, теперь на него обрушились последствия отравления.

Если бы шел дождь. Вода бы смягчила головную боль и смыла вонь с одежды. Но дождь прекратился так давно, что дорога уже успела высохнуть.

Сколько времени? Паркер осторожно потянулся к часам, но на руке их больше не было; ощупал карманы — они также оказались пусты. Его обчистили полностью. Спасибо, что оставили башмаки.

Цепляясь за стену, с трудом поднялся. От этих усилий его сознание снова помутилось, но тошнота и головокружение постепенно отступили, и он удержался на ногах. Опираясь одной рукой о стену и шатаясь, тяжело побрел в сторону улицы.

Слева возвышалось здание театра, с потушенными огнями, с вывеской на французском языке. Справа за фонарем виднелся перекресток и светофор. Пока он стоял, свет сменился на красный.

По-прежнему хватаясь за стены, он двинулся вниз по широкой и пустой улице к перекрестку. Прочитав табличку, определил, что находится на Шестой авеню — авеню Америки, гласила табличка, — и значит, довольно далеко от центра. Даже дальше, чем квартира и магазинчик Брока.

Он оставлял машину где-то в той стороне, но теперь у него нет ключей. Еще один набор оставался в номере гостиницы, но какой прок от них сейчас.