Михаил Март - Подцеплен по-крупному

Я не заметил, как оказался в комнате, где разыгрывались трагедии. Первая – настоящая, вторая – мнимая, но сыгранная блестяще. Браво. Тут и я выступил. Народный артист, не меньше.

Что же меня сюда привело? Подсознание. Оно иногда выручает меня. Я делаю что-то, как мне кажется, не думая. Потом доходит смысл. Я подошел к шторе и дернул. Она не сорвалась. Несколько часов назад в кабинете Горбача штора меня не спасла, а накрыла с головой. Катя же минут семь, если не больше, провисела на ней. Эта дурацкая мысль появилась, когда я сделал вывод, что Денис в дом не заходил. Кто же выкинул Катю из окна?

Я встал на подоконник, осмотрел крепеж шторы и не нашел никаких прищепок. Ткань была прикреплена к карнизу толстой леской. Я взялся за карниз и по его холоду понял, что он сделан из металла, и только покрашен под дерево. Оба конца держались на мощных кронштейнах. Я ухватился за штору и повис на ней. Карниз даже не прогнулся, а крепкая плотная ткань лишь натянулась, как струна. Я спустился и проверил все шторы. Они висели на прищепках. Комната с такими странными занавесками была лишь одна. Кате не требовался убийца. Она ухватилась за нижний конец шторы и с криком выпрыгнула из окна. Смелый поступок, рискованный. Чтобы поверить в это, надо знать Катю. Умно, эффектно, красиво! Снимаю шляпу, мадам. Но жить во лжи я не могу, не умею и не хочу. Останусь в ее воспоминаниях лохом. Видимо, Кате очень льстит, когда ее окружают недоумки и подхалимы. Королева, что тут сказать. Виват!

Я ушел из дома, в гараже сел на знакомый мне «пежо» и уехал. Вот только золотые швейцарские часы забыл оставить. И видимо, опять рулем управляло мое подсознание. Я очутился у Катиного дома, где жила лишь домработница. Вместе с Катей я здесь ни разу не был.

Калитку вновь открыла Зинаида Федоровна.

– Почему вы здесь? Вам надо быть рядом с женой, – сказала она строго.

– Я не женат. И у меня есть к вам вопросы. Когда вы мне на них ответите, я уйду. И почему вы постоянно указываете, где мне быть? Я взрослый мальчик, уже сам себе чищу зубы.

– Что вы хотите узнать?

В ее взгляде появилось смятение.

– Леску к шторе пришивали вы? Катя не умеет держать иголку в руках.

– Да. Что еще?

Складывалось впечатление, будто она гордится подвигом, совершенным на благо человечества.

– Кому вы отдали револьвер? Кате или Степану?

Женщина вздрогнула.

– Степан к оружию не прикасается с тех пор, как ушел из милиции.

– Когда вы отдали Кате пистолет?

– Два дня назад. Она настояла.

– Значит, это она стреляла в Лару?

– Вопрос не по адресу. Я за ней не слежу.

– В Лару она выпустила две пули. В барабане оставалось еще две. Одной сегодня убит сторож. Куда же делась другая?

– А вы телевизор смотрите? Сегодня в своей квартире полиция обнаружила труп Родиона Жука. С пулей во лбу.

Женщина опустила голову. Я думаю, она знала, кто стоит перед ней. И вообще знает все, что можно и нельзя знать обычной домработнице.

– По-вашему, Катя – монстр? Маньячка? – спросил я.

– Незачем совать нос в ее дела. Вам не дано понять, что такое деньги. Деньжищи. Горы денег.

– Вы правы. Не дано. Но может быть, вы никому не отдавали револьвер, а сами из него стреляли? За те же деньги. Зачем Кате пачкать свои пальчики?

Женщина посмотрела на меня с ненавистью. Вот-вот убьет.

– Иди за мной, умник!

И я пошел. Аллея, дом, прихожая, пара сквозных комнат, в третьей она указала мне на диван, а сама пошла дальше. Я сел, где приказано. Она появилась через три минуты с диктофоном в руках.

– А теперь слушай. – И нажала кнопку. Сначала я услышал невнятное шептание, похожее на описание событий, состоящих из глаголов: зашла, увидела, ушла и так далее. Потом резкий женский вскрик. Голос, несомненно, принадлежал Кате: «Молишься, старая ведьма? Бог тебя не спасет! Это ты писала? Говори! Ты?» – «Конечно. Тут все правильно написано, – произнес тихий женский голос. – А кому еще я должна все оставить? Конечно мужу!» – «А на кой черт ты меня рожала? Мне шиш с маслом, а этому жлобу все?» – «Но потом-то ведь тебе достанется…» – «Дура! Он обанкротится через год с его куриными мозгами. Я за него думаю, а он лишь руками махать может. Вот что я сделаю!» – Послышалось что-то похожее на звук разрываемой в клочья бумаги. – «Ничего этот увалень не получит, а ты ничего больше не напишешь». – «Катя! Катя! Что ты делаешь? Мне же больно». – Дальше послышался удаляющийся дикий крик. Вскрикнул и другой женский голос. – «А ты что тут делаешь?» – завопила Катя. – «Чай принесла». – «Пошла вон! И помни, ты ничего не видела. Иначе я из тебя сделаю убийцу, а сама стану свидетелем. Все знают, что ты с отцом…»