Валерий Хазин - Прямой эфир

И тут, наверное, потому речь не всегда поспевает за историей, что в ней, надо признать, не до конца различимы начала, и вообще неизбежны некоторые затруднения, в том числе и с именами.

Правда, и для сомнений тут тоже не остается ни места, ни времени, ибо тот, кто уносился теперь прочь от Москвы (не в рай, конечно, а в Черногорию рейсовым «Боингом»), тот, чью перелетную дремоту поминутно взрывали – словно бы толчками изнутри в затылок – два дымных раската, пепельный и чернильный; тот, кого одни поспешили, а другие отказались назвать героем, все-таки был – надо признать и это – был писателем, то есть сочинителем историй.

Всего лишь был писателем – успокаивают самые памятливые, – потому что перестал им быть очень давно, задолго до предумышленного взрыва и невольного освобождения, хотя, кажется, только благодаря повествовательному ремеслу мы и застаем его в воздухе между явью и сном.

И, похоже, правы они, напоминающие, что и покушение было не первым, и перемена имен – не последней, и погром – не единственным, но виной всему – книга под названием «Мария и Мириам», которую многие из нас еще не успели забыть. Опубликованная под псевдонимом глухим, малозначащим, она когда-то наделала немало шума, а под заемным именем на обложке, видимо, скрывался тот, о ком идет речь, и не кто иной…

Вспоминают, как будто даже русские тиражи повести быстро насытили автора почти всем, что приносит первый успех: столичное эхо эфиров в ночи, говорливый дурман аэропортов, клубные сквозняки.

И уже шли полным ходом переговоры с издателями о новых публикациях под парой свежих, изысканных псевдонимов, с последующим, маркетологически точным разоблачением их, по примеру иных популярных беллетристов; и состоялись пробные записи аудиоверсий; и прозвучали предварительные вопросы о переводах и наименовании «Марии и Мириам» на языках Европы, когда обнаружилось, что книга опасна.

Взрывоопасна.

Хотя до поры беды никто не предчувствовал: кого в те дни и ночи ясные смутили бы хамы в блогах, спам с матом, взлом электронной переписки и паролей?

Изнанка славы, говорили некоторые: изгибы века и мусорный ветер – слова порождают слова.

Но потом полились угрозы: вначале мутные – по телефонам, затем – прозрачные, в адрес тех, кто если и понимал, в чем дело, то уж точно не был к нему причастен ни сном ни духом. Письмами – и подметными, и по сети – начали вдруг забрасывать хозяев, директоров и даже рядовых продавцов книжных магазинов. Требовали прекратить продажи, изъять, а кое-где и уничтожить целиком наличествующий тираж книги, именуемой «Мария и Мириам». Угрожали ночами бессонными, подрывом бизнеса, злосчастьем в семье. И пока правоохранители законно дремали (ведь в реальности, за границами эфиров и киберпространств, еще ничего не произошло), издатели затаились, книгопродавцы взялись хитрить. Книгу от греха подальше убрали с главных стеллажей в столицах, торговлю сдвинули в провинцию либо приспособились продавать через сайты и под заказ.

Впрочем, и тогда еще не все испугались всерьез, а кое-кому удалось, с позволения сказать, чуть ли не снять второй урожай с запретного плода.

К тому же самую пытливую сыскную мысль не могли не притормаживать противоречивые или даже взаимоисключающие обстоятельства, мотивы и, следовательно, источники грозных отправлений.

Одни (преимущественно бумажные, набранные псевдославянским шрифтом) могли значительно различаться оборотами и длиною, но неизменно заканчивались требованием «очистить родниковый воздух Руси от зловонного блудословия», призывом «остановиться, пока не остановили», и были подписаны: Стражи Велеса и Луна Лель. В других, анонимных, никогда не называли повесть именем собственным, но намекали иносказательно, упоминая «буквенный шелест или бормотание бисера», от которого «небо готово обрушиться, земля – разверзнуться, горы – рассыпаться в прах». Любому (будь то продавец, читатель или хранитель библиотеки), кто самим прикосновением к книге явил бы «гордыню чрезмерную», предрекали «кару и наказание мучительные»; тем же, кто уклонился бы от скверны, а лучше того – выжег ее, обещали, что не будут они обижены «ни на бороздку косточки финиковой». И вместо подписи – Иншаллах – было последним словом этих посланий.

К тому времени автора перестали ограждать и перемены мобильных номеров: недели не проходило – и почти уже знакомые голоса снова и снова принимались вкрадчиво интересоваться его здоровьем с неопределяемых телефонов.