Владимир Смирнов - Граф в законе. Изгой. Предсказание

Жуткий ритуал близится к кульминации. Истошные крики голых тел сливаются в леденящий душу рев. Шаман наклоняется. Все ближе, ближе его страшная маска. А рядом с ней багряный нож — ожившее в свете костра священное жало.

— Не-е-е-е-т!

Это кричит он. Отрывается от мокрой холодной подушки… Сбрасывает сбившееся одеяло… В зеркале отражение безумца. Кошмарный сон не спадает, не уходит вместе с противной дрожью.

— Не-е-е-е-т!

Виктор вскакивает с кровати, не осознавая, что все еще кричит, натягивает в спешке брюки, рубашку, все еще ощущая над собой страшную маску и багряный нож.

И лишь у двери, уже одетый, бессильно прижимается к косяку. В который раз твердит убежденно: «Нельзя убежать от себя!» Постоянно выпадает из памяти эта вековая истина. Состояние такое, будто никогда не было за спиной светлого, будто всегда, во сне и наяву, его преследовали, мучили одни кошмары, как хронический недуг, как проклятье, как адова кара. Какой-то злой рок все сущее перед ним оборачивал траурной жутью.

Улыбается Верочка. Нет, это улыбается злобная мегера в облике невинности…

Легкие, веселые взмахи косы и… катится голова Нефедова по траве, еще живая катится…

Мальчик стоит и не может понять, почему в гробу его сестра, такая молодая… Он больше не думает… Его нет…

Смердящий труп возле электрической кровати…

Черный рубильник, как знак смерти…

Виктор чувствовал: нет сил сопротивляться даже самому себе. Надо бежать. Куда угодно. Кажется, угомонилось и второе «я», упрямо твердившее: «Нельзя убежать от себя!»

Он открыл дверь, вышел на улицу, таксисту сказал, не задумываясь:

— Во Внуково!

Долгая дорога слегка развеяла гнетущую тоску. Смотрел на бегущие дома, поля, деревья и безвольно оправдывался: «Они бегут, а не я».

В многоголосом и многодумающем многолюдье аэропорта нашел галерею стеклянных касс.

— На ближайший рейс до Сочи.

— Да вы что, мужчина? Надо было заказывать, — рассерженно вылетело из окошечка.

Рядом с паспортом легли две стотысячные купюры…

— Вашей маме подарок…

Через час, сидя в самолете, он остановил приветливую бортпроводницу:

— Две бутылки хорошего вина.

Время едва перевалило за полдень, когда сочинский водитель с гордостью произнес, останавливая машину:

— Это у нас самый лучший отель.

Отодвинув табличку «Мест нет», Виктор ласково сказал хмурой женщине:

— Добрый день! Это я.

Она глянула на него, как на немытого и нечесаного забулдыгу-пьяницу, но секунды через три расплылась в любезности:

— Не забываете нас, уважаемый? Ваш люкс, как всегда, ждет вас.

Мебель в люксе сияла новизной и официальным комфортом. Видимо, он предназначался именитым дипломатам или маститым денежным тузам. В пышном ковролине утопали ботинки. На хрустальных люстрах беспечно веселились солнечные лучики. И везде зеркала — овальные, треугольные, квадратные. А в ванной зеркальные стены и потолок, только пол из белых пластиковых плит.

Цепко отражая со всех сторон Виктора, зеркальные комнаты как бы имитировали постоянное людское движение. Это привносило сюда ощущение суетного уличного простора, которого Виктор так старательно избегал.

Оглядываясь на всевидящие стекла, словно опасаясь посторонних взглядов, Виктор сбросил отяжелевший костюм, надел шорты, легкие туфли, майку и выскочил в коридор, с облегчением захлопнув дверь, за которой назойливо кривлялись его отражения.

Брел с пляжа на пляж, наслаждаясь свежестью ветра, наполненного свободой. Искал место, где поменьше этих приторно знакомо мыслящих существ.

Перебравшись через очередную бетонную дамбу, остановился: на огромном пространстве, огороженном веревками, лежали обнаженные люди. Совсем обнаженные. Их было немного — десятка два.

Нудистский пляж предлагал новые впечатления! И Виктор, преодолевая неловкость и смущение, начал раздеваться. Чуть замедлил движения, когда остался в плавках, но тут же решительно сбросил и их.

Неподалеку от него на широкой махровой простыне раскинулась молодая пара. Он — черноглазый, мускулистый, с тупым подбородком, привыкшим держать удары. Она — та самая Венера, рожденная из пены морской, которую впервые увидел Боттичелли. Длинные золотистые волосы растрепал, рассыпал ветер, светлые, чуть грустные глаза, в долгом ожидании застывшие мягкие губы. А ниже… ниже уже не было загадочного боттичеллиевского покоя. Ее полноватое, но гибкое, девственно-нежное тело пульсировало внутренней энергией, неутоленным, призывным желанием. Виктор даже зажмурился, отвернулся, чтобы остудить вспыхнувшие чувства. Но и перед закрытыми глазами витала соблазнительная Венера.