Маковкин брезгливо от меня отмахивается. Я ему омерзителен, как червяк крокодилу. Пусть, но я никогда не воровал вещи при обыске.
— Где Юля живет?
— Не скажу.
— Ладно, даю слово, что просто побеседую с ней. Не стану издеваться, ничего не стану. Просто расспрошу о Чернове.
— Разве ты в принципе умеешь молчать?
— О «гайке» и броши тогда, несколько лет назад, я смолчал.
— Ах вот как…
— Да.
— Шантаж? Ты хоть догадывался, почему я взял ее? Ты…
— Нет. И не собираюсь гадать, — соврал я. — Адрес Юли плюс отсутствие предупреждающих звонков, и мы расстаемся. Навсегда.
— Записывай… Если ее в квартире нет, значит внизу, в том же доме, в кафе сидит. Юля врачом в поликлинике работает, но сейчас отпуск взяла. Шок у нее… И учти, у Юли сын шести лет, звать Димой. Предупреждать я ее не буду, но ты…
Я повернулся к нему спиной и зашагал к собору, на ветер и холод. Маковкин потоптался у крыльца и вдруг крикнул мне вслед:
— Чернышев!
— Да?
— Хочешь понять, почему я помылил ту гайку?!
— Я уже ответил. — На фига мне его откровения?
— Но в телерепортаже вы наверняка фамилию слышали.
— Чертовы ублюдки.
— Возможно. Стоит ли столь сильно переживать. Глупо, честное слово. Глупо и бессмысленно.
— А я всегда такая. Глупая и бессмысленная. Попробуйте, может, удастся затащить меня в постель. Точно удастся. Всем удается. Зачем вы прогнали того?.. Я ему наверняка понравилась бы. А вам?
— Как в анекдоте: «Неправильно, но ход мыслей мне нравится». У меня другие цели.
— О да. Да, да, да. Вы станете выбивать признание о сотрудничестве с великим авторитетом Черновым. Считайте, что оно у вас в кармане. Еще что-нибудь? Сигарету, рюмочку коньяка? Мороженое, коктейль?
Я рассмеялся. Это произошло чисто инстинктивно при мысли о том, как я уже третий день пью за чужой счет. Смех оказал на Юлю весьма отрицательное воздействие.
— Так ты хочешь со мной переспать? — говорила она медленно, словно пробуя слова на вкус.
— Если я скажу «да» — тебе станет легче?
— Ты прав. Чертовски прав. Легче не станет.
Она сунула сигарету в рот и зашарила по столу в поисках зажигалки. Схватилась за «Крикет», прикурила и судорожно затянулась.
— У тебя отличный сын.
— Слишком развитый для своего возраста. В кого, спрашивается? — Юля от огорчения покачала головой. — Отец его — полный мудак, а я… Просто дура.
— Где его отец?
— Спился и сбежал в другой город. Бичует под Владивостоком. По крайней мере бежал туда.
— Ты врач?
— Если того, кто работает в районной поликлинике, и называют как-нибудь, то уж явно не врачом. И справедливо.
— Поставь себе диагноз. — Я старался уследить за зрачками, но они постоянно куда-то уплывали и были неуловимы, как Шамиль Басаев.
— Диагноз? Да, я пьяна. Чуть-чуть. Са-амую малость. Не настолько, чтобы испугаться урода, которого ты выгнал, но…
— С кем ты оставляла ребенка, когда приезжал Чернов?
— С предками! С родителями, бабушкой и дедушкой. У них двухкомнатная квартира и дача в Мурине. Мурино! Это же хлев! Свинюшник. Димка в восторге. Он больше любит дедушку и меньше — бабушку. А еще меньше — маму. Зато он оч-чень самостоятельный.
— Пускай родители его забирают. Звони им.
Она сурово погрозила мне пальцем и подмигнула.
— Это я успела, прежде чем собралась нажраться. А ты что — остаешься на ночь?
— Посмотрим. — Я зевнул. — Еще только полдень. Срок огромный. Вагон и маленькая тележка.
Родители Юли мне не понравились. В отличие от машины, серых «Жигулей»-семерки, на которой довольного до поросячьего визга внука увезли восвояси. Отец Юли, крепкий еще дедок, сперва затеял со мной перебранку, коронной фразой коей являлась:
— А, еще один выкопался? Откуда, сволочи, беретесь-то?
Я резонно возразил, что, дескать, не выкопался, а взялся, и у красивой женщины и поклонников много. Отец пытался с помощью кулаков отстоять свою точку зрения, однако я от диспута уклонился, затолкав родителя в салон и нежно посоветовав заводить мотор.
Юля, безучастная ко всему, дрожа от мороза, стояла рядом. Я буквально впихнул ее в квартиру, включил душ, раздел под иронические смешки и положил в ванну, больно ударившись коленом о раковину. Тело Юли было красиво.
Выдернув Юлю из ванной и завернув в белый махровый халат, я уложил ее в постель и велел спать. Она немедленно подчинилась и провалилась в сон, как ребенок.
Я отыскал в соседней комнате телевизор «Шарп» с микроскопическим экраном и, грызя завалявшуюся в хлебнице черствую буханку, принялся глядеть на лоснящегося лидера партии, любимца московских интеллигентов.
Читать дальше