Ричард Штерн - Башня

Уилл Гиддингс посмотрел на стену кабинета Ната Вильсона, где были приколоты чертежи этого огромного здания, и сказал:

— Мне нужно устранить еще полсотни недоделок. Нет, пожалуй, сотню.

— Мне тоже, — ответил Нат.

Они не преувеличивали. Человек за несколько лет работы сживается со своим делом и, как художник, заканчивающий произведение, видит то тут, то там детали, которые еще нужно поправить. Но сегодня на это не было времени.

— И ко всему прочему, — сказал Гиддингс, — мне совсем не нравится это стадо в крахмальных манишках, которое будет там топтаться и пялить глаза.

Он помолчал.

— Мы еще не готовы. Вы это знаете. И я тоже.

«Такие голоса раздаются всегда, когда поднимается занавес на премьере», — подумал Нат.

— Мы не готовы, — повторил он. — Вы правы. Ну и что из этого следует?

Нат был моложе Уилла, архитектор по профессии, обстоятельный человек, которого трудно вывести из равновесия.

— Сто двадцать пятый этаж, — сказал Гиддингс, — прямо под шпилем. Шампанское, дружеские объятия, поздравления и вид на несколько сот квадратных километров воды и земли — это, конечно, нельзя отложить, потому что вся эта публика — сплошные шишки: сенаторы, конгрессмены, губернатор, мэр, люди из ООН, кинозвезды и им подобные.

— И им подобные, — повторил Нат.

Гиддингсу, крепкому мужчине с русыми волосами и голубыми глазами, которому вечно доставалась функция прораба, заместителя главного строителя, было чуть за сорок. Где-то в давно позабытом ящике стола валялся его инженерный диплом, и Нат на протяжении долгих лет совместной работы не раз видел, как он проверяет свои решения с логарифмической линейкой в руках. Однако гораздо лучше он себя чувствовал, когда, надев каску, ехал в кабине подъемника, или шел по стальным лесам, или ползал в тоннелях и подвалах, проверяя качество работ.

— Коктейли я не пью, и все эти финтифлюшки на спичках не ем. Да и вы тоже.

Он явно нервничал.

— Я здесь ни при чем, — ответил Нат. — Эту дату установил Гровер Фрэзи. Ваш шеф.

Гиддингс сел, вытянул ноги, но так и не расслабился.

— Мой шеф, — он кивнул. — Без начальства не обойтись, но его совсем необязательно любить.

Он взглянул на Ната.

— Вы, наверное, были еще новичком, когда все начиналось, а? Сколько это уже? Семь лет?

— Почти, — ответил Нат и подумал, что прошло уже целых семь лет со времени первых набросков, находок и замечаний, которые он впитывал, упиваясь головокружительными идеями своего шефа — Бена Колдуэлла. Нат не удержался и взглянул из окна на свою Башню, которая вздымалась на горизонте как прекрасный результат многолетней работы. — Ну и что?

— Черт возьми, ведь это мое детище,— сказал Гиддингс. — Ну, частично и ваше, но это на моих глазах начались работы в котловане, ведь фундамент тут глубиной двадцать четыре метра, до самой скалы; это на моих глазах поднимался стальной каркас на высоту четыреста пятьдесят восемь метров, я знаю каждую заклепку, каждый болт, каждую балку, каждую стойку так, как знал бы каждую болячку моих детей, будь они у меня.

Это не требовало комментариев. Нат промолчал.

— Вы очень замкнутый тип, весь в себе,— заметил Гиддингс.— Это не тот ли тихий омут, где черти водятся? Ну ничего.

На мгновение он задержался взглядом на Башне, царившей вдали.

— А еще я потерял там пару друзей. Это случается на каждой большой стройке.

Он снова взглянул на Ната:

— Вы помните Пата Яновского?

Нат медленно покачал головой.

— Он шагнул в пустоту на шестьдесят пятом этаже и разбился в лепешку на бетонном крыльце внизу.

— Ах, этот...— припомнил Нат.

— Это был такой огромный поляк,— продолжал Гиддингс,— добряк и флегматик, казалось, он никогда не спешил, но работал всегда отлично и добросовестно, поэтому я был страшно потрясен. Если человек не в состоянии объяснить происшедшее, то оно никак не идет у него из головы.

В голосе Гиддингса, в его интонации слышались следы пережитого потрясения.

Наконец, Нат спросил:

— Что вы имеете в виду? — но это не произвело никакого впечатления на Гиддингса, который продолжал говорить:

— Обычно человек может представить, почему кто-то что-то сделал. Читая об ограблении банка, я говорю себе: «Этому бедняге понадобились деньги, и он не нашел другого выхода». Это не оправдывает его, но вносит хоть какую-то ясность.

Он на мгновение замолчал:

— Взгляните-ка на это.

Из нагрудного кармана вельветового пиджака Гиддингс вынул толстый конверт, бросил его на стол и с деланным равнодушием наблюдал, как Нат взял его, открыл и высыпал содержимое на стол. Свернутые чертежи, ксерокопии на глянцевой бумаге, листы, полные формул, чисел и разных технических пометок.