Никого из присутствующих Баранов, естественно, не знал. Трудно было с первого раза понять, кто из авторитетов сидел в тюрьме, а кто пришел с воли. Они ничем не отличались друг от друга. Все были с иголочки одеты, все пахли французским одеколоном, на всех было наворочено золота и бриллиантов на многие миллионы рублей.
Они пили французское шампанское из бокалов венецианского стекла и закусывал «шоколадными трюфелями, возбуждая сладким аппетит перед предстоящим торжественным ужином, данным в» честь не столько присутствующих, сколько в честь бессмертной мафии, бросающей вызов уже не только обществу, но и президенту с правительством.
Единственным знакомым лицом для Баранова был человек, которого он встретил в первый же день появления в изоляторе временного содержания.
Задержанному старику стало плохо. Вызванная медсестра, очень красивая девчонка, ничего сделать своим уколом не смогла. Старик умирал. Тогда вот и появился этот человек, как понял Баранов, врач тюремной больницы. Он осмотрел умирающего, брезгливо вытер руки и ушел, а следом появились здоровенные лбы-санитары и унесли старика на носилках.
«Вряд ли он выживет!» — подумал тогда Баранов.
Появление врача вызвало вопль восторга у половины присутствующих.
Первым подлетел к нему герой-любовник.
— Принес, дорогой?
Баранову показалось, что этот неутомимый и врача трахнет за компанию.
Но врач был по другой части.
Баранов заметил, как он передал какой-то белый порошок и одноразовый шприц неутомимому герою-любовнику. И тот расцеловал врача.
Врач, увидев Баранова, тоже узнал его. Тень недовольства показалась на его холеном лице, и он что-то шепнул стоявшему с ним рядом пожилому мужчине с таким каменным лицом, что казалось, ударь о него бутылкой, бутылка разлетится на мелкие осколки.
Но Баранов не обратил внимания на такие мелочи. Он шустрил, шестерил и наслаждался своей причастностью к этой жизни, казавшейся ему верхом совершенства. Пусть даже таким холопским способом.
Баранов сервировал стол с тем мастерством, на которое был когда-то способен в молодости, работая официантом в «Метрополе».
Несколько дней в тюрьме, без алкоголя, совершили чудо: Баранов стал вспоминать то, что, казалось, давно забыл.
Он превзошел себя: праздничный стол ничем не отличался от того стола, за которым президент принимает высоких гостей.
Белая курточка, одетая Барановым, была также привезена гостями и очень молодила его. И силы появились — Баранов носился между столом и подсобкой легким мотыльком.
Никто, к сожалению, не обратил внимания на мастерство, с каким был сервирован стол. Все приняли это как должное.
Авторитеты и их гости пили, ели, веселились. Неутомимый южанин, естественно, стал тамадой.
Врач, выпив бокал шампанского, исчез по-английски, не прощаясь. Перед тем, как исчезнуть, он обменялся взглядами с каменнолицым человеком.
Когда Баранов, собрав пустые бутылки со стола (вернее, почти пустые, он себя не забывал тоже), появился в подсобке — там его ждал каменнолицый.
— Хорошо работаешь! — похвалил он Баранова.
Баранов расцвел. Последние годы его только ругали и материли. А доброе слово и кошке приятно.
— Рад стараться! — угодливо произнес он, улыбаясь.
Каменнолицый налил французского шампанского в бокал и протянул его Баранову.
— Пей! — приказал он таким тоном, что Баранов не смог отказаться. Да и не хотелось.
— Благодарствуйте! — согнулся он в неумелом поклоне и залпом, как воду, выпил шампанское. — Вот шампанское, так шампанское! Не то что наша кислятина!
— У нас тоже было хорошее шампанское! — снисходительно ответил каменнолицый. — Это позже его сделали быстрым. А быстро только у кошек хорошо получается.
И он засмеялся своей шутке. Баранов застыл от ужаса, так страшно смеялся каменнолицый, не меняясь в лице, казалось, смех раздавался с магнитофонной пленки из его желудка.
Каменнолицый вышел из подсобки, а Баранов поспешил сесть на стул, ноги отказались держать. Почему-то стало очень страшно.
И Баранов налил себе быстро из почти пустых бутылок в один большой фужер: и водку «Абсолют», и коньяк «Юбилейный», и коньяк «Мартель», и коньяк «Курвуазье», и коньяк «Наполеон». Залпом выпил смесь и закусил украденным кусочком омара.
— Кайф! — сказал он себе, но настроение было подавленное.
Он даже не обратил внимания на наступившую внезапно в камере, где пировали авторитеты, тишину.
Появление вооруженного омоновца привело его в замешательство.
Читать дальше