Лев Златкин - Убийство в морге [Ликвидатор. Убить Ликвидатора. Изолятор временного содержания. Убийство в морге]

— Ты, Валера, — стал учить Сойкин, — бей на несознательность и на слабую школьную подготовку, что тебя в пионеры не приняли в свое время, что комсомол отвернулся. Если бы приняли, если бы не отвернулись, то ты бы морально не смог бы совершить столь безобразного поступка. Бей на жалость! Я вот колом помахал, а надеюсь завтра…

И он умолк, внезапно ощутив, что гуляет последний день в роли задержанного, а завтра уже будет осужденным. И слезы тревоги показались в его глазах.

— Братцы! — взывал Баранов. — Да был я и в пионерах, и в комсомоле верховодил, — в школе был заместителем секретаря организации. Пьяный я был. Очень!

— Пьянство — отягчающее вину обстоятельство! — философски заметил Кузин.

Баранов совсем поник духом.

— Следователь меня стращал, что я власть новую порочу!

— Это как? — не понял Григорьев. — Уркова, надеюсь, не депутат Думы?

— А что, депутатшам нельзя? — вмешался Рудин.

— Нельзя! — сурово ответил Григорьев. — У них квартирный вопрос решен.

— Какая Валька депутат? — захихикал Баранов. — Продавщица из нашего винного отдела. Просто в сквере этом мэрия расположена.

— Ну и что? — рассмеялся Кобрик. — Если бы там был расположен горком партии, тогда бы тебе пришлось на суде рвать на груди рубаху и кричать, что ты в душе коммунист, кровь и плоть от советской власти.

— Так там же горком был! — завопил испуганно Баранов, но сам же рассмеялся. — Боже мой! Как хорошо, что горкома-то больше нет!

Григорьев разозлился:

— Дали вам волю, так вы решили всю страну превратить в свинарник с собачником? Неужели не мог где-нибудь в подсобке делом заняться, если приспичило вам обоим?

— Муж ее у нас работает! — пояснил ситуацию Баранов. — Ревнив, как мавра! Заколебал ее… А в этом сквере никогда не бывает народу. А тут, как назло, на тебе. Косяком потянулись. И каждый совет норовит дать. Неинтеллигентная публика!

— Никакого понятия, никакого сочувствия! — вздохнул Григорьев, испытывая почти физическую брезгливость к этому вроде человеческому существу.

Баранов опять заканючил:

— Григорьев, у тебя светлая голова! Научи! У меня завтра суд. Что говорить?

Григорьев вздохнул и задумался на несколько секунд. Все ждали.

Баранов засуетился, побежал доставать бумагу и карандаш.

— Я, пожалуй, все запишу, а то либо забуду, либо перепутаю. Не про ту плоть скажу…

— Да про плоть уже не надо говорить! — поправил его Кобрик.

— Хорошо!.. Запомни: ты начал пить с утра. Сначала опохмелился от вчерашнего загула, потом не удержался и выжрал два пузыря водки. Как оказался в сквере, не помнишь. Очевидно, всему виной твой мягкий характер, безотказный — не можешь ни в чем отказать женщине. Про женщину будешь говорить в том случае, если председательствующей будет женщина. Они все в душе жаждут безотказности и поклонения. Получишь низший предел, а то и ниже низшего, если применят сороковую статью. Но упаси тебя Бог заикнуться о безотказности женщинам, если увидишь в центре мужчину. Он хоть там и единственный, но импотент. Намотает по максимуму. Так что «му-му» перед ним не исполняй. Бей на пьянство и невменяемое состояние: ничего не помню, очнулся — в тюрьме! Ясно?

— Шпаргалка здесь оправданна! — одобрил Григорьев. — Это — тот самый случай, когда от экзамена зависит срок учебы!

— А бить себя в грудь и рвать на груди рубашку можно?

— Лучше смиренно кайся. Всячески показывай, что ты осознал всю мерзость сотворенного.

— Могу и слезу пустить! — пообещал Баранов.

— Не переигрывай! — предупредил его Григорьев. — Суд — театр, где фальшь не освистывается, а засуживается!

— Засудить у нас всегда горазды, — пожаловался Баранов, записывая все, что запомнил.

Дверь в камеру распахнулась, и надзиратель, стоя в дверях, крикнул:

— Сойкин!

— Я! — откликнулся мгновенно Сойкин. — Только суд у меня завтра.

— Не «я», а «здесь»! — равнодушно поправил Сойкина вертухай. — Твое «я» осталось за стенами тюрьмы… Жаль! Вот раньше был порядок: у каждого свой номер… На выход! — рявкнул он на Сойкина.

— С вещами? — стушевался Сойкин.

— Без! Поторапливайся!

Вертухай увел Сойкина. Оставшиеся понимающе переглянулись.

— К куму повел! — высказал общее мнение Григорьев.

— На свидание? — спросил Кобрик. — А кум — это сват который?

Никто даже не рассмеялся.

— Ты совсем зеленый! — вздохнул печально от такой наивности Григорьев. — Кум — заместитель начальника тюрьмы по оперативной работе. Стукачей готовит. Многие через него проходят.