Сергей Громов - Следствием установлено

— Вранье проверять?

— Нам и вранье приходится проверять. Но я думаю, что в этом случае мы имеем дело не с враньем. Разыгрывал Охрименко перед нами замысловатую шараду, но про Черкащина и овощную базу не врал. Очень ему нужно хотя бы дольку правды приложить ко всей лжи, чтоб косвенно его ложь подтверждалась бы. Это старый прием опытных преступников. И не для нас он столь сложную шараду загадывал, к суду готовится! И весь расчет, что никак мы теперь ложь его не опровергнем. Елизавета Петровна убита, а Черкашин скрылся! Заметьте: следочка его он нам не дал. Жердев показал, что билет брал до Минска, и Охрименко указывает на Минск.

— Не может быть уверенности у Охрименко, что не найдут Черкащина, если ищут…

— Это мы не знаем, есть ли такая уверенность или нет. Ну а если найдут? Чем уж таким особенным это грозит Охрименко? Охрименко будет говорить свое, Черкашин свое. Кому из них вера? И когда еще найдут? Деньги у него есть, с работой повременит, а то и паспорт у какого-либо бродяги купит. Затянется розыск, а Охрименко того и надо.

— Про жену все врет!

— А чем доказать? Ее милыми беседами с профессором в Сочи, ее характеристикой на фабрике? Так это не доказательство! А у суда — сомнение. А всякое сомнение толкуется в пользу обвиняемого, это закон. Охрименко невесть какая партия для молодой женщины, а у Черкащина деньги… Огромные деньги! Это уже я вам из своего опыта говорю, на овощных базах умеют воровать! Огромные деньги и не такие характеры ломают, как у Елизаветы Петровны!

— А где эти деньги, что она у Черкащина взяла? — воскликнул Осокин. — Надо было спросить?

— А вот и не надо! — обрезал его Русанов. — Охрименко явно ждал этого вопроса. Спросит прокурор про деньги, значит, проглотил наживку и в Черкащина с его большими деньгами поверил. А того давно и след простыл. Вот нам и останется только одно — направить это дело в суд. Ну а там еще неизвестно, чем все/обернется для него. Ведь в его притворство с выстрелом в себя могут и не поверить, а насчет писем рассудят иначе — с позиции человека недалекого и притом еще не в меру ревнивого. Да и про деньги, которые якобы дал Черкашин его жене, можно снова лепить все, что в голову придет. Разве я не прав?

— Все верно.

— Он ведь помнит и про слово «лягавая», так некстати вырвавшееся у него: дескать, жена пригрозила милицией… Только он испугался не этого, здесь кроется что-то другое, более значительное, чем простой донос о взятке за чужой паспорт.

Придется переворошить все его прошлое. Где прячется тот страх, из-за которого он убил жену, лишь бы все то, о чем она знала или догадывалась, никто больше не узнал бы! Мотив убийства так и не ясен. Что за сим скрыто?

— Пришли к тому, с чего начали! — разочарованно заметил Осокин. — Начали с мотива и пришли к мотиву.

— В том и состоит наша работа… Искать, искать и искать…

До Ренидовщины, где родился Охрименко, добраться не так-то просто. Деревню с таким названием Осокин нашел на карте Могилевской области. На берегу Сожа, что берет начало где-то в глубине Смоленщины и несет свои воды белорусскими землями на Черниговщину, там впадает в Днепр.

Охрименко указал в анкете, что Ренидовщина принадлежит к Пропойскому району. Так и было до войны и в первые послевоенные годы, позже пересматривались границы районов и деревня оказалась в Кричевском районе, а Пропойск переименовали в Славгород.

До Ренидовщины два пути через Москву. Поездом Москва — Минск до станции Орша, в Орше пересадка и местным поездом до Кричева. Но можно ехать и автобусом Москва — Бобруйск. Без пересадки и почти до самой деревни. От шоссе до Ренидовщины не более четырех-пяти километров.

Осокин решил добраться туда сам, предварительно не оповестив о своем приезде ни прокурора района, ни работников местной милиции. Он считал, что вызвать односельчан Охрименко на откровенный разговор проще всего именно так, без всякого официального сопровождения.

И хотя он немало наслушался от него вранья, все же верил, что тот действительно остался без родных. Важно было получить этому подтверждение, а еще важнее — услышать суждение односельчан о семье Охрименко и о нем, конечно. Какой он был в юности. Призывался ли он на армейскую службу из Ренидовщины, не окажется ли там кто-то из его бывших однополчан. '

Известно, что в боевой обстановке все хорошие, так же как и дурные, свойства человеческой натуры проявляются сразу и с полной ясностью.

Подлое, трусливое убийство жены никак не увязывалось с боевым послужным списком Охрименко. В чем-то и в те далекие военные годы должны были обнаружиться теневые стороны его характера. Здесь архивы мало что могли подсказать, нужны были свидетельства тех, кто был с ним тогда рядом.