Сергей Громов - Следствием установлено

Что-то похожее на удивление мелькнуло во взгляде Охрименко, не сумел его удержать. Но промолчал, успел остеречься от лишнего вопроса. Но и Осокин не спешил.

— Эксперты вас, гражданин Охрименко, конечно, посмотрят, но никто не замечал, чтобы с психикой у вас был непорядок. Ни с чем не вяжется и ваша вполне хладнокровно исполненная симуляция самоубийства.

Охрименко с хорошо разыгранной досадой взмахнул рукой и проговорил:

— Катайте, катайте, что вам угодно! Мне все едино! Жалею, что рука дрогнула!

— Нет! Не дрогнула! — поправил его Осокин. — Не дрогнула, Прохор Акимович! Очень точно был сделан выстрел! Точно, расчетливо, совсем не пьяной рукой. Вы справедливо сказали в первую нашу встречу, что стрелять вы были отлично обучены…

— Можно подумать, гражданин следователь, что мы с вами уже на том свете, а не на этом! Вам, гражданин следователь, только и остается после своего заключения считать меня покойником!

— Это смотря после какого заключения! А заключение пока что таково: убив жену, вы решили симулировать самоубийство, чтобы избежать наказания или хотя бы его смягчить. Надо признать, что действовали вы в крайней спешке и не все просчитали. Для того чтобы создать иллюзию неудачного выстрела в сердце, вы левой рукой подтянули кожу на груди слева под выстрел и стреляли по касательной! Вот так!

Осокин повторил жест Лотинцева.

— Чудеса! — воскликнул Охрименко. — Вы мастер, гражданин следователь, показывать фокусы! Только в суде фокусы не проходят!

Осокин не среагировал на выпад Охрименко, он продолжал свои пояснения, приглядываясь к реакции обвиняемого, прикидывая, до какой черты он сохранит душевное равновесие, когда в его сознании сложится оценка, что дальнейшее препирательство бесполезно.

— Но вы не все рассчитали в спешке. Пуля пробила только кожу, и хотя выстрел имитировал сквозную рану, от него пуля лишь вонзилась вам в мякоть ладони левой руки. В этом и отгадка вашего приема. А вот и вторая ваша ошибка, Прохор Акимович! Паника вас не оставила и после того, как вы сделали выстрел. Очевидно, осенила мысль бежать… После выстрела вы подошли к окну. Это доказано, Прохор Акимович! Пятнами крови на ковре и ее потеками на стене под окном. Стало быть, пребывали вы и после выстрела в сознании, хотя и постарались изобразить его отсутствие, когда явились люди. Подчеркиваю, вы все время были в полном сознании, превозмогая немалую боль, и все видели, все фиксировали. Например, вы заметили, что вашу рану обмывала пожилая медсестра, даже четко ее аттестовали «старой ведьмой». Ведь она спешила и причинила вам боль только потому, что считала вас чуть ли не покойником…

— Брешет старуха! — сорвался Охрименко.

— Старуха? — переспросил Осокин. — Хм! Пожалуй, вы могли принять ее и за старуху… Эта медсестра действительно женщина пожилая. Я хотел бы, чтобы вы, наконец, все эти факты совместили в своем сознании и поняли бы, что игра в невменяемость и в потерю памяти вами проиграна. Стало быть, вполне логичен и наш вопрос: почему вы убили жену? Что вас толкнуло на столь дикое преступление? Только больше не прикрывайтесь ни своей ревностью, ни анонимными письмами! Да и они вовсе не анонимные!

— С подписями, что ли? — развязно спросил Охрименко. — Хотелось бы поглядеть на подписи.

— Всех трех писем автор один! Это вы, Прохор Акимович Охрименко.

Охрименко вскочил, на лице у него проступили красные пятна. Он выдернул рывком ящик в тумбочке и схватил сигарету.

— Такого анекдота я не ожидал! Наслышан, что следователи умеют шить дела, но чтоб так… Грубо!

— Да нет, Охрименко, — спокойно ответил Осокин. — Совсем не грубо! Очень даже просто. Следователь я молодой, и опыта у меня, конечно, не так-то много, но и моих возможностей достало, чтобы разобраться в ваших маневрах! Разговор этот у нас не первый и не последний, но хотелось бы предупредить вас, Охрименко, никто и никогда не заставит меня говорить, что я не хочу сказать, а тем более лгать! С письмами действительно — анекдот, только смысл этого анекдота совсем не тот, который вы хотели в него вложить. Письмо «москвички» написано рукой Клавдии Ивановны Гладышевой. Той самой дамой, что вам принесла сюда тюльпаны, душевно сочувствуя!

— С чего это!

— Она ведь дамочка вальяжная. Вы к ней со своим мужским вниманием, а она за это с великой охотой под вашу диктовку настрочила письмецо.

— Вот вы ее и привлекайте за клевету!

— Каждому свое! Но автор этой клеветы вы, Охримен-ко, о чем и показала Гладышева!