Леонид Влодавец - Приговоренный

— Ладно тебе, Виктор Семеныч, — сказал стрелок, выдергивая гильзы из казенников, — не прибедняйся. Я тарелочки бью, а ты — уточек. Сезон начнется — опять меня обстреляешь.

— Не сглазь. Садись, покурим. По глазам вижу, что у тебя какое-то дельце ко мне, только не знаешь, с чего начать. Верно?

Володя выглядел лет на тридцать пять, не больше, хотя на деле был почти ровесником своему рыхлому собеседнику. Коротко стриженный, поджарый, перевитый прочными мышцами, он смахивал на боксера-полутяжа или по крайней мере на тренера, еще не пропившего спортивную форму. От предложения покурить он, однако, не отказался, хотя и не выказал особой радости.

— Я ведь бросил, Семеныч, — вздохнул Володя, отдавая ружье подошедшему парню в спортивном костюме, который молча пришел и молча удалился. — Говорят, это вредно.

— Правильно! Я тут в одной газетке вычитал, что 46 процентов умерших от рака легких были курильщиками. Но, с другой стороны, что получается? А получается, Володя, что 54 процента умерших от рака легких были некурящими! Выходит, что гораздо опаснее — не курить! Ха-ха-ха!

— Логично! — похвалил Володя. — Будем надеяться, что мы в 46 процентов не попадем.

— На, — радушно предложил Виктор Семеныч, — «Мальборо». Хотя я знаю, что твой любимый сорт — японский. «Цюзые» называется! Хе-хе-хе!

Прикурили.

— Ну, давай рассказывай, что у тебя за проблема. И поменьше темни, ради Бога.

— Черт его знает, Семеныч, не знаю, как начать. Сомневаюсь, просить или не стоит… Ты ж все-таки не Господь Бог, верно? Я тебе и так надоел небось, а?

— Да брось ты! Говори как есть, а там посмотрим, Бог я или нет.

— Хорошо. В общем, надо мне одного товарища вынуть ненадолго из тюряги.

— Ненадолго? Тоже нашел проблему!

— Погоди, я не все сказал. Этот парень к вышке приговорен.

— Хм… Помилование отклонено?

— Точно. Но ты не думай, он мне живой нужен ненадолго.

— Догадываюсь. Говори, зачем нужен?

— Семеныч, а можно без этого? Неужели тебе интересно? Вроде бы как-то проще, если не знаешь. Или нет?

— Может, и проще, а может, и нет. Ну, допустим, отдам я его тебе напрокат, пошлешь ты его, скажем, на какую-нибудь мокрушку и после дела вернешь приведенным в исполнение, чтоб я его, как говорится, утилизировал. А проколоться не боишься?

— Ну, Семеныч! До чего ж ты, однако, недоверчивый и подозрительный…

— Служба такая. Я ж прокурор, мне положено.

— Я тебе слово даю: никаких лишних мокрух не будет. Даже если хочешь, верну живого. Стреляй сам.

— И все-таки, Володенька, это называется — втемную играть. Я ведь многим рискую, сам понимаешь. Гадючничек у нас еще тот. Подсидеть не откажутся. Как известно, на каждый роток не накинешь платок. Слишком много ротков и слишком мало платков. Если ты думаешь, что я могу все, — ошибаешься.

— Так я с этого и начинал, — вздохнул Володя. — Ты ж не Господь Бог… Ладно, завяжем с этим делом.

— Ты что, обиделся, что ли? — встревоженно пробормотал Семеныч. — Зря. Ты объясни толком, мне ж подумать надо. Скажи хоть, что за мужик.

— Гладышев. На нем четыре трупа…

— Так, помню. Гастролер. Попался на магазине, 102-я и 146-я, часть 2. К тебе никакого отношения не имел вроде бы.

— Я тоже так думал. А он, оказывается, имел.

— Вот что, дорогой, — ухмыльнулся прокурор. — Надоело мне в кошки-мышки играть. Не люблю я неискренних людей. Я ведь знаю, с чем ты пришел, родной мой. На то и поставлен, чтобы знать. Понял?

— Улавливаю… — проворчал Володя.

— Вот, милок, — осклабился Семеныч, доставая из заднего кармана бумажник, а из бумажника — небольшую прямоугольную бумажку, — фотокопия малявочки, которую тебе послал осужденный Гладышев, он же Клык. Сигаретку «Приму» не пожалел, распотрошил. На папиросной бумажечке накарябал. Как она дальше шла — секрет фирмы. Прежде всего чтоб ты, дурачишко, не взялся стукача выявлять. Не надо этого, не мельтешись. Уговорились?

— Допустим… — Володя не был в восторге, но и особо расстроенным не выглядел. — Значит, ты в курсе, Семеныч?

— Смеешься? Вот, читаю: «Ч., 1992, д. п. 567 мой». Ну, то, что «Ч.» — это ты, мне долго догадываться не пришлось. О том, что речь идет насчет 1992 года, я тоже понял, а дальше, чтоб не гадать, ты мне сам объяснишь.

— «Должок поезда 567-го мой», — сказал Черный с неохотой.

— Понятненько… — удовлетворенно кивнул прокурор. — Помню эту твою горькую историю. Значит, зря кое-кто упокоился? Не там искали? А?

— Выходит, так.

— Сколько там было по нынешним ценам? — затягиваясь дымком, прищурился Семеныч.