Сергей Белошников - Палач

— Почему это я должна ехать в какую-то больницу? — растерялась я.

— А вдруг вы решите, что я вас обманываю… Насчет номера третьего? Занимаюсь бессовестным вымогательством, придумываю предлоги… — Он тихо засмеялся. — Вот вы приедете, поговорите с ним, убедитесь, что я не лгун и не злодей, каковыми вы наверное, в глубине души меня считаете. Мы побеседуем и вполне возможно, — в зависимости от того, конечно, как сложится наш разговор, — я попробую что-нибудь сообразить… В отношении вашего четвертого номера. Ну, так как, Ольга Матвеевна?

Я раздумывала недолго.

— Хорошо, — сказала я. — Я выезжаю. Говорите адрес.

Он продиктовал. Я мысленно повторила его и, не прощаясь, бросила трубку.

Я зажмурилась. Обхватила голову руками, со всех сил стиснула ее. Я нутром чуяла, что не надо ехать, надо бежать. Но куда?.. И кто гарантирует, что его ублюдки не засели уже где-нибудь поблизости, не ждут меня и — главное, — Андрея?..

Я открыла сумку. Вытащила и пересчитала все наличные деньги. Не считая рублей, чуть больше полутора тысяч долларов. Я положила их в отдельный кармашек. Для этого дьявола.

— Я все слышал, — раздался голос Андрея.

От неожиданности я вздрогнула.

Он стоял на ступенях лестницы, завернувшись по пояс в простыню.

— Что ты слышал, Андрюша? — пролепетала я.

— Ну, почти все… Как эта гнида признавалась тебе в любви… Параллельный телефон.

Он говорил безо всякой обиды, скорее даже весело. Я встала, не обращая внимания на свою наготу. Он подошел ко мне, обнял, простыня свалилась на пол и я прильнула к нему — теплому, живому, уже родному.

— Я поеду с тобой, — дохнул он мне в ухо.

Я молчала.

— Ты меня слышишь? Я еду с тобой.

Я отстранилась. Посмотрела ему в глаза и отрицательно качнула головой.

— Но почему? Это мужское дело.

— Нет, милый. Здесь даже Терминатор не поможет — ни первый, ни второй. Это — как раз женское дело. И не говори мне больше ничего, ладно?

Я поднялась наверх, быстро натянула шмотки. Когда я вернулась обратно, он по-прежнему стоял посреди холла, правда, накинув простыню — стоял, похожий на грустного римского сенатора.

— Ты умеешь обращаться с этим? — спросила я.

В руках я держала принесенный сверху карабин.

— Конечно, — с обидой в голосе сказал он.

— Замечательно. К окнам не подходи, закройся после моего отъезда на все замки и засов. Никому не открывай. Я, когда вернусь, постучу и произнесу условную фразу, — я вымученно улыбнулась. — Ну, скажем: «Милый, пора вставать!» Это будет означать, что я одна…без нежеланных гостей. А если вдруг кто-то в мое отсутствие начнет… Сразу стреляй, без разговоров.

— Они не придут, — сказал он.

Я не стала его разубеждать.

Он проводил меня до входной двери. Когда я распахнула ее, в глаза мне ударила белизна.

За ночь выпал снег. Первый снег в этом году.

— Это — к счастью, — сказал он, наклоняясь ко мне. — К счастью и удаче.

— К черту, — сказала я и поцеловала его, что было сил.

«Третья хирургия» — трафаретом было напечатано возле неприметной двери, ведущей внутрь корпуса. Я вышла из машины, прихватив сумочку. Огляделась. И тут же из двери вышел высокий мужчина в белом врачебном халате. Лицо его скрывала марлевая хирургическая маска. В руке он нес что-то тоже белое.

Он подошел ко мне и молча протянул это белое — точно такой же, как на нем, халат.

— Надевайте, — сказал он.

— А где Станислав Андреевич? — спросила я.

Он не ответил. Махнул повелительно рукой и я вошла следом за ним в здание корпуса.

Мы поднимались пешком по длинным маршам широкой пустынной лестницы. Никто не попался навстречу. Мы дошли до третьего этажа, свернули в полутемный коридор. Потом почему-то опять пошли вниз. Долго. Несколько поворотов по узкой лестнице. Еще несколько поворотов. И наконец он, шагнув вперед, открыл обшарпанную дверь без надписи. Остановился, пропуская меня вперед. Я посмотрела ему в лицо: глаза у него ничего не выражали. Я шагнула в дверной проем, дверь за мной закрылась. Мужчина остался снаружи.

Комната — или палата? — была очень большой, без окон и в ней находился всего один предмет: больничная каталка, стоявшая под беспощадным светом бестеневой лампы. На каталке лежало что-то длинное, укрытое желтоватой нечистой простыней.

Я уже догадывалась, что там лежит. Меня колотило. Но я все же подошла к каталке и двумя пальцами потянула за простыню.

Номер третий. Завалишин Александр Андреевич.

Я сразу же узнала его, не смотря на то, что практически вся нижняя половина лица у него была снесена и вместо нее темнело кровавое месиво, из которого торчали зазубрины костей. Он смотрел в низкий потолок широко открытыми тусклыми глазами. А я смотрела на него. И не испытывала по отношению к нему ничего, никаких чувств. Ни ненависти, ни жалости, ни раскаяния. Ничего. Хотя, наверное, именно я была его убийцей.