Семен Майданный - Смотрящий. Блатной романс

- Ну что, будем кильку шкурить или по-хорошему добазаримся? - не глядя в позорные глаза мента, вкрадчиво спросил Шрам.

- Лучше по-хорошему! - взмолился мокрый от пота, как выползший на морской берег тюлень, Иваныч.

- Вот и лады, - по-доброму улыбнулся Иванычу Сергей Шрамов, только руки не подал.

Так отряд Шрамова увеличился еще на полчеловечка, но не это подмывало Шрама сразу после отчаливания майора заглотить стакан водки.

Оказывается, шурша с огоньком на поляне, как пахарь, он лил воду на чью-то неродную бычью мельницу. И даже хуже. Ведь до майорских откровений Сергей, сам - лох отстойный, не дознался, что у нефтекомбината мерещатся новые хозяева. И еще чуть-чуть, и Шрам опоздал бы на поезд.

И еще парочка таких промахов, и можно идти топиться в местную речку-вонючку.

Если Сергей хочет успеть, ему нужно придумать нечто нестандартное. Ему предстояло развести не только все здешнее бычье царство, а и иностранный капитал. Задачка из области высшей математики. Без стаканов чужой и своей крови не разберешься.

Она опустила гитару и стала похожа на уставшую чайку, севшую передохнуть на корме проходившего мимо корабля. За ее спиной, как море в бриз, слабо волновался занавес. Девушка целиком отдала себя песне, и теперь ей нужно было время, чтобы собраться с силами и запеть снова.

Кто-то в зале обращал на нее ноль внимания, шевелил вилкой и ножом, будто мясная муха лапками, да не забывал подливать в рюмку дорогое пойло. А кто-то оставил сохнуть буженину под соусом «Арабески» и початую бутылку «Шато»; кто-то, как Шрамов, выслушал жестокий романс на едином вдохе и все еще находился во власти щемящих слов. Но в отличие от прочих, завороженных сочиненными в России, которую мы прозевали, рифмами, Сергей Шрамов видел певицу не в первый раз в своей жизни.

Он узнал ее сразу, только появилась на сцене. Это была она. Та, которая мелькнула тогда, на разборке. Фигура оранжерейная. Глаза - карельские озера.

Наконец даже вторые стряхнули с себя волшебное оцепенение. Нижний зал ресторана «Дворянское собрание» ожил, загудел, на время забыв про певицу. У каждого имелись дела поважнее. Развязались языки, над столиками поплыли обрывки трепа типа:

- Че-то у меня труба не трубится?

- Пальцы широкие, сразу по три кнопки нажимаешь…

И даже главный папа с балкона на втором ярусе, качнув девушке лунным бокалом шампанского, дескать, за твое здоровье, моя ненаглядная, зацепился вопросом с соседом. Кажись, с Толстым Толяном. И только Шрам сидел, как поленом прибитый, настолько пронзительно полоснул по его вроде бы остывшей душе девичий голос.

Но вот певица нашла силы снова прижать звонкую гитару к девичьей груди. Тихо и нежно вздохнули серебряные струны. И снова ее голос пережал горло Сергея петлей сладкой спазмы.

А ведь Шрам здесь присутствовал не ради ее красивых глаз и не ради того, чтобы набивать кишки нерусскими маринадами вприкуску с сочными отбивными. Вернувшийся в Питер на один вечер Шрам ждал очереди на прием к главному папе.

Пришел срок доложиться о житье-бытье в Виршах, об успехах и проблемах и принести первые виршевские денежки в общак. Благо присмоленные хачи поняли, что в натуре они не бойцы, а барыги. И от лишних пожаров - лишние хлопоты. Короче, вчерась явились азеры (сами, без подсказки) в офис к Шраму с низким поклоном. И забился с ними Шрам пока на пять зеленых косарей в месяц.

Сегодня у Михаила Геннадьевича Хазарова был приемный день, и проводил генеральный папа его так, чтобы все, от Шрама до последней шестерки, вникали, какой папа крутой, как ему по фиг возможные происки врагов и какая шикарная девушка поет персонально для папы.

А ведь именно для него, старшего папы, она и пела. А что жлобье вокруг вилками лязгает, так по фиг. А что кабак - пошлее не бывает: горбатые зеркала да липовое злато - так по барабану. А что у Шрама сердце будто в серную кислоту окунулось, так по фиг тем более. Сиди, Сережа, жди, пока главный папа соизволит кликнуть пред светлые очи. Бухай заморские вина, жуй ананасы и рябчиков, слушай романсы на халяву, пока дают. Пока не подойдет твоя очередь к Михаилу Геннадьевичу, а какой ты по счету в очереди - не твое дело.