Инна Тронина - Непреклонные

— Думал, что желание почикать Банщицу пройдёт. Нет, не прошло. Я ведь говорил уже, что от целей своих никогда не отступал. Меня даже батя родной боялся. Как только смог, начал давать ему сдачи.

Швоев тяжело вздохнул, улёгся поудобнее. Ему очень мешали провода и капельница — из-за них приходилось лежать в одном положении, почти не шевелясь.

— Я никакой материальной выгоды не поимел от всего этого. На «брюлики» её не позарился. Мне ничего не нужно было, кроме её смерти. Я тогда её ненавидел, да! И если жалею теперь, то больше себя. Не хочется опять в дурдом…

— Да, Сашок, ты куда ехал-то, когда тебя взяли в Шушарах? — уже у дверей вспомнил Озирский.

Швоев не ответил, давая нам понять, что разговор окончен. — Ладно, не моё дело, за «следака» работать не стану. Я стояла, не шевелясь, потрясённая простотой случившегося осенью на Урале, и жалела почему-то нас к Октябриной. Сколько пришлось пережить мне, сколько ей, и всё ради того, чтобы псих оказался в лечебнице! И не испытывала удовлетворения от мысли, что убийца Натальи Кулдошиной всё же понесёт наказание. Ведь сама жертва много сделала для того, чтобы расплодились такие вот Швоевы…

— Заканчивайте, скоро сестричка придёт! — сказал рыжий Димон, просунув голову в палату. — И так пятнадцать минут перебрали.

— Всё, уходим.

Озирский взял меня за руку и, ни слова больше не сказав Швоеву, выел из палаты.

Охранники облегчённо вздохнули, и нас опять принял под опеку студент. Да, действительно, вместо назначенных десяти мы пробыли у Швоева двадцать пять минут. Но нам сегодня определённо везло, и скандала не получилось.

На улице всё ещё не рассвело. И мы бесконечно долго, хватаясь друг за друга, шли до джипа — будто возвращались не из больницы, а из ресторана. Вопросов больше не осталось, и нам хотелось помолчать. Но Андрей всё же нарушил безмолвие, выдохнув табачный дым вместе с паром.

— Итак, тебе всё ясно? Дело закончено?

— Всё ясно. Но знал бы ты, как мне сейчас паршиво! — Я тупо смотрела на джип и не понимала, что нужно делать дальше. — Ты не узнавал про Октябрину? Я давала телефон Милы на Гражданке…

— Как же, узнавал! У твоего ребёнка всё в порядке. Отвезти тебя на Науку? Правда, сейчас-то мне в Лахту нужно срочно, у меня переговоры с финнами. Можешь немного подождать?

— Нет, не могу! — честно призналась я. — Мои вещи можешь пока отвезти в Лахту, мы с Октябриной всё равно туда приедем. Со мной будет только сумочка. Высадишь меня на Кантемировской, и оттуда я доберусь. Или «тачку» поймаю, или на троллейбусе — неважно. Хочу отдышаться, очиститься от всей этой гадости, да и просто погулять перед Новым годом. Увидеть, как восходит солнце, и растянуть удовольствие от предвкушения встречи с дочерью. Она знает, что я сегодня приеду?

— Нет, это будет сюрприз. Я и Милу попросил девчонку не будоражить заранее. Мало ли, вдруг вылет задержат или ещё что. А так получается двойная радость.

Озирский сел за руль, а я устроилась рядом с ним. Джип тронулся, и я постаралась отключиться хотя бы на время долгой дороги. Мне ещё предстоял нелёгкий разговор с Милой, и я хотела накопить для него побольше сил…

«Здравствуй, Юрий! Прости, что так долго молчала — три месяца, с тех пор, как Оксана передала мне твоё письмо и помолвочное кольцо. Я никогда не расстаюсь с твоим подарком, ношу его на правой руке и всё время думаю о тебе, о твоём предложении. В том письме ты попросил меня стать твоей женой, и, следовательно, матерью кокочкиным детям. Двое из них, кстати, по возрасту старше меня, но это мелочи. Как бы там ни было, они — мои двоюродные братья и сёстры, и в наших жилах течёт одна кровь.

Не будем лукавить, Юра, я знаю, что старшие дети кокочки не любят меня, и это обстоятельство нужно учесть. Они считают, что тётя слишком много отдавала мне в ущерб им. Всё очень сложно, чтобы разобраться по-быстрому, раз и навсегда. Но всё-таки я хочу доказать тем, кто упрекает меня в эгоизме, что я способна быть благодарной, приходить на помощь в трудную минуту. Младшим детям тёти нужна мать, и с этим трудно спорить. Денису нужен отец. Моим родителям — поддержка и опора. Мы все нужны друг другу, и в то же время нам будет непросто соединиться.

Три сестрёнки и Никифор относятся ко мне с предубеждением. Я не обижаюсь, понимаю их. Они потеряли мать, а что может быть страшнее? Я очень часто просила тётю не демонстрировать при детях особое расположение ко мне. Она отвечала, что крёстная мать — это гораздо важнее, чем кровная. И мы с ней не пришли к согласию. В любом случае, я не держу зла на сестёр и брата, ведь ещё десять лет назад они были преданы своим отцом. Я знаю, что твои отношения с Никифором не сложились, да и девчонки стараются с тобой не встречаться. Значит, тоже ревнуют, и осуждать их за это нельзя.