Инна Тронина - Отторжение

— Слов нет! — Я поспешно вскочила с вертящегося стула. — Прости, что время отняла.

— Рад был пообщаться. Мы же друзья. — Андрей ещё раз посмотрел кабинет.

Мне стало жарко и весело.

— Ты только Сашке не говори, что я об этом просила.

— Ещё чего! Он воспримет командировку как обычную служебную необходимость. Пойдёшь мимо Светки, скажи — пусть варит кофе «Нестле».

Когда я проходила через приёмную и передавала секретарю распоряжение шефа, на гостевых креслах ещё никого не было.

Я отправилась на берег Финского залива, выбрав достаточно сухую тропинку, сложенную из бетонных блоков. Надев солнечные очки, я расположилась на катушке с кабелем. Смотрела, как вспыхивают солнечные искры на слабеньких волнах — ветер совершенно стих. Вдыхая запах воды и тины, я наблюдала за жирными чайками. Они уже скользили по воде, предвещая хорошую погоду.

По правую руку от меня торчал недостроенный дом. За спиной шумел мотор легковушки — наверное, прибыли гаишники. Ласковое тепло разморило меня. Хотелось спать, спать, спать — целыми сутками. Никогда бы не подумала, что так близко от Лахты громоздятся новостройки Васильевского острова и Голодая. Почему-то именно здесь Питер казался очень маленьким.

Почему-то вспоминалась наша с Сашкой свадьба — совсем недавно, шестнадцатого августа. Всем распоряжался Озирский. Они с Франсуазой и стали нашими свидетелями. Больше мы никого не позвали. Многолюдные пьяные сборища надоели мне ещё в детстве. Кстати, о предстоящем бракосочетании мы никому, кроме Андрея с супругой, не сообщали.

Моя старшая сестра Агнесса умерла двадцать второго февраля. Её вдовец Николай с тех пор вообще не просыхал. И Сашка приютил меня в своей квартире — на правах обычной жилички. Но многие думали, что мы живём уже давно, и бракосочетанию ничуть не удивились.

Нас часто навещал Сашкин племянник Юрка Даль. Его жена Нелли лежала в Педиатрическом на сохранении. Три раза она выкинула. Это была её четвёртая беременность, и роды ожидались в начале декабря. А вот золовка Софья Львовна почему-то заходила редко и ненадолго. Постоянно отговаривалась тем, что плохо себя чувствует.

Сон сморил меня окончательно. Мелькнули потемневшие избы деревеньки в Гомельской области, окрашенная серебрянкой оградка фронтовой могилы. Сашкин родной отец, Керим Алиев, очень просил навестить его брата. Жалел, что того похоронили не по мусульманскому обряду. Но и то хорошо, что местные жители тщательно ухаживают за могилой. Они часто приходят туда посидеть, для чего поставили скамеечки. Как сказали нам в деревне, этого парня живым фашисты бросили под танк.

И с фотографии на обелиске с красной звездой на нас смотрел тот же Сашка, только в старой военной форме. Третьей такой копией был, к сожалению, бандит Али Мамедов. Лежащий в земле Герой Советского Союза приходился им обоим родным дядей. Мы положили к обелиску свои цветы, хотя там и так было много букетов. Полевые цветы, вперемешку с садовыми, образовывали настоящий живой ковёр. И Сашка сфотографировал могилу, чтобы показать снимок своему отцу.

Потом мы гуляли в поле, перелезали через коряги, исследуя места сражений второй мировой войны. Из-под резиновых сапог сочилась жижа, и дышать было тяжело. Мы молча сидели на бревне, смотрели на аистов. Их гнёзда встречались в каждом дворе. Белые птицы и сейчас незримо присутствовали рядом, парили над Финским заливом. Они ведь всегда живут у воды…

Я с трудом подняла веки — так разомлела на осеннем солнышке. Песок вдоль залива прибил утренний ливень. Тут мой покой бесцеремонно нарушили. Сзади посыпались камешки, зашуршали шаги. Я обернулась и увидела уборщицу из агентства, которую Андрей называл мадам Ульянова.

Потная, медно-седая, в синем халате и с ведром в руке, она спустилась к заливу. Широко улыбнулась редкими зубами, а потом указала на сои резиновые сапоги.

— Вот, помыть хочу. Тепло, как летом!

Уборщица из-под руки посмотрела в сторону Васильевского острова.

— Когда вы из кабинета ушли, опять Аверин звонил. Света назвала расценки, как условились. Аверин так разорался — даже мне слышно было. Рассвирепел и потребовал директора к телефону…

В узкие, зелёно-карие глаза мадам Ульяновой светило солнце. Накрашенные морковной помадой губы вздрагивали, растягивались, шевелились.

— Света на него переключила, а тут уже товарищи из ГАИ подъехали. Так Аверин шефу: «Рвач, подонок, совесть надо иметь! Готов с людей последнюю рубашку снять!» Потом вообще на «ты» перешёл, профессор-то этот! «Думаешь, управы на тебя нет?» Андрей Георгиевич только и сказал: «Я вас услышал». И положил трубку. Но мы-то со Светом видим, как ему обидно. Всё лицо набок… Света Аверину пригрозила в суд подать. Говорит, что у нас все разговоры записываются. Тот сразу трубку — бряк!