Рене Бурдье - Четвертая пуля

— Мы должны отведать это вместе.

Роз-Мари запротестовала.

— Вы что, хотите напоить меня в стельку?

Клид пожал плечами.

— Не будьте идиоткой. Я уверен, вы не из тех девушек, которых легко свалить с ног. И прекрасно это выдержите. Вы ничуть не похожи на парижских жеманниц, которых глоток шампанского отправляет под стол.

На этот раз Клид попал в точку. Роз-Мари казалась весьма польщенной.

— Ну конечно, — сказала она, — без этого в нашем деле нельзя.

Роз-Мари дошла до кондиции. Действительно не в стельку, но на взводе. И теперь рассказывала свою «волнующую историю». Лод нервничал. Он все так же хотел поскорее избавиться от Клида, но тот спокойно курил и, казалось, вовсе не интересовался рассказом девушки. Скоро ли он поймет, что зашел слишком далеко?

— Я только закончила убирать девятнадцатый, — рассказывала Роз-Мари, — он в самом конце коридора, с другой стороны — лестница. Вышла. У меня была щетка и совок, я замешкалась с замком, подождала, не позовет ли хозяйка, перед тем как повернуть ключ. Положила совок на пол. И тут зазвонил телефон.

Клид равнодушно пустил клуб дыма.

— В номере?

— Нет, для персонала, в коридоре. Хозяйка сказала мне, что клиентка этажом выше, из номера 25, срочно меня вызывает. Ну, я ей ответила, что уже иду, только уберу швабру и совок в шкаф. Повесила трубку — слышу, хлопнула дверь. Машинально взглянула туда и увидела здоровяка, уходящего прихрамывая. Я спросила себя: что может делать этот тип в номере 13? Ведь клиента из тринадцатого номера я видела накануне вечером, когда тот приехал, часов около восьми. Правда, я видела его лишь со спины. И этот был ко мне спиной, но спина совершенно другая. Короче, я подняла совок и больше ни о чем не думала. И потом, это мог быть друг, ведь это не запрещено, и клиенты могут делать все, что хотят от…, от их… Ну вы меня понимаете?

— Очень хорошо, — ответил Клид.

— Во всяком случае, тогда я не засомневалась… Все всплыло в памяти, когда шпики задавали мне вопросы. Все это их чертовски заинтересовало, как выражаются у нас. Они спросили меня, видела ли я его физиономию. Конечно нет, ведь он был ко мне спиной. Это их очень раздосадовало. Они спросили меня о его одежде: была ли у него шляпа, был он высокий или маленький, или что-то среднее; не заметила ли я чего-нибудь особенного; слышала ли я что-то, когда он был в номере — ссору, выстрел. Нет, я ничего не слышала. Это тянулось бесконечно. Затем они дали мне подписать показания и кто-то из них сказал: «Вы наш свидетель номер один. Ничего не говорите об этом журналистам, ясно? Ни вашим коллегам. Никому. Возвращайтесь к себе. Вы ангел…» Он еще долго говорил. Я думаю, что комиссар был рад узнать, что у убийцы не в порядке с ногами.

Клид наконец поднялся. Лоду не понравились слова «шпик» и «ангел» и ему ничего не говорила сцена, к которой так готовились.

— Полагаю, мне пора вас покинуть, — сказал Клид. — Я отправляюсь спать.

Он надел свое пальто в прихожей и вернулся пожать им руки. Лод изобразил беспокойство.

— Сможете ли вы найти дорогу самостоятельно? Я не могу вас отпустить одного. На машине я за пару минут…

Клид жестом остановил его.

— Будьте покойны. Оставайтесь с Роз-Мари. И ведите себя прилично. Она храбрая девушка.

Он застегнул пальто.

— И потом, — сказал он, — у меня отличная память. Я знаю вашу дыру как свои карманы.

Роз-Мари еще была в состоянии возражать.

— Вы неблагодарны. Это не дыра.

Клид послал ей воздушный поцелуй.

— Конечно, детка. Это важный город, Орлеан. Он напоминает мне Бекон-ле-Брюйер. Спокойной ночи. Постарайтесь увидеть приятные сны.

Он уже был в прихожей и закрывал за собой дверь.

— Кстати, — спросил он, не оборачиваясь, — вы не сказали, в котором часу вы закончили уборку в номере 19?

— Было что-то около часа. Без пяти…

Горничная только что ушла. Жюльетта Дравиль некоторое время слышала ее удаляющиеся по лестнице шаги. Девушка спускалась быстро, торопясь на свидание. У нее свободный вечер, для нее жизнь продолжается.

Она немного поплакала с Жюльеттой, из солидарности, потому что она любила свою нетребовательную хозяйку. Затем задумалась о себе, о своем нынешнем женихе, сообщившем, что наследует нотариальную контору в провинции («Ну, вообще-то у меня будет время; я не тороплюсь последовать по его стопам»), всем своим видом давая понять, что она имеет дело с человеком из семьи с достатком.

Обучаясь на юридическом факультете — требование преемственности, — он уверял, что его истинное призвание — литература, декламировал свои стихи, на самом деле позаимствованные у Мюссе, Ламартина, Шенье, Арагона, ибо у него была феноменальная память. Он претендовал на роль гения.