Эрик Эмблер - Свет дня

Увы, увы, увы… Дважды в одну воронку бомба не падает! То же самое со мной на этот раз не произошло. Из-за позднего часа все охранники либо сопровождали группы бездельников, заканчивающих осмотр дворца, либо «прохлаждались» в одном из ближайших кафе…

Хотя я честно старался, как мог. Когда мы шли по правой стороне второго внутреннего дворика, я подробно — и, главное, громко — рассказывал Фишеру о султанских кухнях, включая всю имеющуюся у меня информацию о фарфорах типа «сунг», «юна» и «юнг», однако никто так и не подумал обратить на меня хоть какое-нибудь внимание. Даже не смотрел в нашу сторону. Миллер уже дошел до «Врат блаженства» и стоял там, глядя на них разинув рот, словно прибыл сюда из самой далекой и самой дремучей деревни. Услышав за собой наконец-то наши неторопливые шаги, он немедленно направился в сторону третьего внутреннего дворика.

Я заколебался. Ведь как только мы пройдем через те ворота и войдем внутрь, то «Зала приемов» и библиотека Ахмеда Третьего полностью заслонят нас от зданий музея, открытых для широкой публики, и если оттуда совершенно случайно сюда не выйдет по каким-либо делам охранник — хотя ему здесь, собственно, нечего делать, — уже фактически ничто и никто не сможет помешать нам добраться до той самой заветной двери, от которой у Миллера имелся ключ.

— В чем дело? — прошипел Фишер. — Чего ты топчешься на месте? Что-нибудь случилось?

— Нам ведь велели здесь остановиться.

— Только если на нас обратят внимание охранники.

Тут прямо за нами на каменной дорожке послышалось цоканье чьих-то шагов. Я тут же повернул голову — это был Харпер!

— Продолжайте идти, Артур, не останавливайтесь. — Его голос прозвучал очень тихо, но в нем явственно слышались угрожающие нотки. — Идите, Артур, идите…

Он был уже совсем рядом, метрах в двух-трех, не больше, и, глядя на выражение его лица, я отчетливо понял, что если позволю ему подойти еще ближе, то…

Поэтому я, не дожидаясь, сразу же последовал за Фишером через «Врата блаженства». Такая покорность с моей стороны, очевидно, представлялась Харперу чем-то таким же естественным, как дыхание.

Как он и предупреждал, нам потребовалось сделать ровно шестьдесят шагов, ни больше ни меньше. Причем никто нас не подумал остановить, никто на нас не обратил ни малейшего внимания… Когда мы дошли туда, Миллер уже успел открыть своим ключом дверь и с нетерпением ждал нас. Все, что мне тогда запомнилось снаружи, — это восьмиугольные деревянные нашлепки на мощной двери. А затем я уже стоял рядом с Фишером в узеньком каменном проходе с высоким сводчатым потолком, а Миллер снова аккуратно закрывал дверь на замок.

Длина прохода составляла всего метров семь-восемь и заканчивалась глухой стеной, на которой красовался только деревянный ящик со сложенным кольцами пожарным шлангом. Железная спиральная лестница на крышу была сделана, как следовало из прикрепленной к ней бронзовой дощечки, какой-то германской компанией. Миллер подошел к нижним ступенькам лестницы, поднял вверх голову и, одобрительно покачивая ею, заметил:

— Да, на редкость умная девочка…

Фишер пожал плечами.

— Для того, кто в свое время расшифровывал воздушные снимки для германского люфтваффе, это было, поверь, совсем не трудно, — с плохо скрываемой обидой в голосе заметил он. — То, что она нам рассказала, на фотографии, увеличенной по меньшей мере в несколько раз, без труда увидел бы даже слепой! А нашел ее не кто иной, как я сам. Равно как и изготовил ключ, ну и организовал все остальное…

Миллер довольно захихикал:

— Боюсь, ты несколько заблуждаешься, Ганс. Вообще-то сама идея принадлежит ей, а организовал все Карл. Мы с тобой выполняем всего только техническую работу. Настоящие артисты они, Ганс, а не ты или даже я.

Похоже, он настолько искренне наслаждался этой короткой сценой, что даже вид у него стал еще более, чем обычно, волчьим. У меня невольно засосало под ложечкой…

Фишер, насупившись, но ничего не отвечая, сел на нижнюю ступеньку лестницы. Миллер снял с него пиджак и рубашку, начал неторопливо разматывать шнур с его тощей поясницы и выше. Что ж, раз это делает Фишер, то почему бы это не сделать также и мне? Кажется, теперь терпеть неудобства совсем уже незачем. Поэтому я тоже расстегнул все пуговицы, снял с себя эту чертову «упряжь» и пояс с крючками, которые Миллер тут же соединил. И только затем вытащил из кармана брюк черный бархатный мешочек размером не более чем с мужской носок, с симпатичным шнурком-завязкой и пружинным держателем в верхней части… После чего выпрямился и, бросив взгляд на свои наручные часы, решительно произнес: