Нико Воронцов - Таксидермист

Елена Федоровна, прищурив глаза и глядя куда-то в потолок, задумалась.

Пока она молчала, я смотрел на портрет избранного на второй, последний по закону, срок президента нашей страны на стене и почему-то поймал себя на мысли, что в его взгляде определенно есть какая-то жесткая, стальная даже я бы сказал, хитринка. Моложавый, энергичный руководитель страны с совершенно лисьим, хитрым взглядом. И вот интересно кто в самом скором времени придет ему на смену? Ведь незаменимых же не бывает, даже среди президентов.

«Поживем, увидим», – вспомнил я присказку патологоанатома.

Словно очнувшись, Елена Федоровна вздохнула:

– Простите. Это я у Тофеля научилась людей, как микробов под микроскопом, изучать. Олег Николаевич в этом деле очень даже преуспел. Ваш Тофель тот еще черт!

– Если я не ослышался, вы упомянули про какого-то медбрата? – перебил я Ковшову.

Елена Федоровна снова о чем-то задумалась и на мой вопрос не обратила никакого внимания.

Пришлось повторить.

– Этого человека со шприцем в нашем отделе неофициально так окрестили, – наконец сказала она. – Вот и прицепилось к языку что-то вроде клички. Вернее, не клички, а погоняло. Клички то у животных. Хотя, этот субъект и есть самое настоящее животное. Надо же! Получается, что мы этого самого медбрата в глаза никогда не видели, но уже заочно с ним очень хорошо знакомы.

Ковшова прошлась по кабинету, села за стол и холодно заявила:

– Все, что вы мне рассказали, я, конечно же, приму к сведению, но, со своей стороны, хочу попросить вас, чтобы вы передали Тофелю, что я в его помощи не нуждаюсь. А теперь можете идти в видеотеку.

Из кабинета следователя я вышел как оплеванный и понял только одно – им всем до меня и моего случая в общем-то нет никакого дела: и у Ковшовой, и у Тофеля какие-то свои разборки и амбиции на предмет поимки человека с дурацким погонялом «медбрат».

В видеотеке я провел оставшиеся полдня – сначала полтора часа выискивая на экране монитора среди представленных в профиль и анфас физиономий преступников всех мастей знакомые черты лица и еще, наверное, часа два объясняя эксперту, составлявшему фоторобот, какие у медбрата были уши, нос, изгиб рта и разрез глаз. Результатом этих мучений стал лист бумаги с выполненным в черно-белой гамме портретом.

Эксперт распечатал на громко трещавшем матричном принтере фоторобот на нескольких листа бумаги и один из них дал мне. Я пригляделся и усмехнулся – все на портрете вроде было его, медбратово: и подбородок, и щетина, и форма носа и даже очки (очки, наверное, похожи более всего), но опознать преступника в этом совершенно бездушном компьютерном произведении, по-моему, было совершенно невозможно. Надо сказать, я долго пытался объяснить эксперту особенности спрятанной в уголках его рта кривой улыбки и даже всячески пытался изобразить врезавшиеся в память вытаращенные и в то же время прищуренные немного испуганные внимательные глаза, но потом понял, что какой бы совершенной ни была электроника, передать эти особенности она никогда не сможет. Ко всему прочему, после всех этих манипуляций и попыток описать человека, мне стало казаться, что я напрочь забыл его лицо, ведь как-то более тщательно описать черты его лица каждую в отдельности (ну, там отдельно нос, отдельно глаза) я не мог. Вообще не мог. И при этом я был убежден, что запомнил его лицо навсегда, как говорится, до конца своих дней.

– Вот дура! – сказал Тофель, когда я в конце рабочего дня вернулся на работу и пересказал свои злоключения. – Я, можно сказать, звездочку на ее погон прицепил, а она говорить, что ей моя помощь не нужна.

От злости Олег Николаевич даже вскочил с места, подошел к окну и, засунув руки в карманы брюк, стал смотреть куда-то вдаль.

Тем временем я вытащил из куртки сложенный вчетверо листок с портретом преступника, неторопливо расправил его и положил на стол перед собой.

Вдоволь налюбовавшись синими сумерками, Тофель отошел от окна, сделал несколько шагов по кабинету, увидел листок, тут же подскочил к нему и, облокотившись о стол, стал с нескрываемым любопытством рассматривать изображение, после чего спросил:

– Это он?

– Скорее да, чем нет, – усмехнулся я.

– В смысле? – вскинул на меня взгляд Тофель.

– Чем больше я смотрю на это изображение, тем больше понимаю, что в жизни этот человек совсем другой. Я бы сказал, что в жизни он более опасен. А это, – я ткнул пальцем в фоторобот, – всего-навсего лист бумаги с краской.