Кирилл Казанцев - Соседка авторитета

Он помолчал, раскуривая папиросу, и опять уставился на меня.

– У нас в Уставе нет такого пункта, – возразила я, понимая, что напрашиваюсь на новые разоблачения.

Выпустив дым, Ползунов согласно кивнул головой.

– Есть еще один вариант. Кто-то один из двух руководителей «Энергии» продает двигатели таким же умельцам, как и он, зная, что они точно переправят эти двигатели за границу. В такую страну, где интересоваться будут не номером двигателя, а его мощностью. Я согласен с тем, что вы – честный человек. А честный человек не приемлет того, когда рядом с ним нарушается закон. И законопослушный человек, опасающийся того, что могут заподозрить его, невинного, всеми способами постарается сделать так, чтобы его имя осталось чистым.

– Я что-то плохо вас понимаю, – я провела рукой с платком по лбу. У меня начала болеть голова.

Ползунов выставил перед собой два пальца.

– Два человека из «Энергии». Горецкий и Рапкунайте. Рапкунайте исключаем. Кто остается?

Я посмотрела на торчащий перед глазами указательный палец.

– Остался Горецкий, – подсказал старший оперуполномоченный из Павловска. – И ваш долг, Лариса Инваровна, как честного и невинного человека, помочь власти призвать преступника к ответу.

Слово «честный» уже столько раз прозвучало из уст этого обладателя спонсорских туфель, что меня стало тошнить каждый раз, когда оно упоминалось.

– Ведь если это не он, то это – вы, не так ли? – продолжал провоцировать мою мигрень толстяк.

Внезапно меня осенила догадка.

– Послушайте, Ползунов, вы приехали из Павловска, из города, где живут люди, продавшие «Энергии» двигатели. Раз вы здесь, там вам больше делать уже нечего. Все выяснили, всех допросили, теперь идете по цепочке. Это понятно. Непонятно другое. Зачем вам расточать передо мною свое обаяние, если у вас уже есть точная информация о том, с кем из людей в Москве люди из Павловска договаривались продать ворованные двигатели? Если они сказали – Рапкунайте, почему вы склоняете меня к даче показаний на Горецкого? Если показали на Геннадия Аркадьевича, то почему вы не задержите его и не проведете с ним эти… Как это у вас называется? Очные ставки, что ли?

Кажется, он не был готов к этому. Заставив себя два часа назад сосредоточиться, я умнела на глазах, а Ползунов за этим процессом не успевал. Похлопал ресницами, размял ладонями лицо, устало прокашлялся…

И тут я поняла. Он крадет время у этого процесса. Я задала вопросы и встала. А теперь он, прихрамывая, опять меня догоняет.

– Так почему, господин Ползунов? – наклонясь над столом, поставила я ему подножку. Я знаю, сейчас аромат моих духов овладеет его обонянием, он обмякнет и перестанет быть работоспособным. В эти мгновения мужики говорят нам, женщинам, то, что мы хотим слышать. – Вы так много мне рассказывали, а сейчас вдруг замолчали…

То ли нос у него был соплями забит, то ли беляшная вонь в радиусе метра от него была неистребима, только он постучал пальцами по столешнице… Вы никогда не слышали, как мужики стучат ногтями по столу? Знаете, одно дело мы, в раздумье, поцокаем. И совсем другое – этот звук, напоминающий звон подков коня Жукова на Параде Победы.

– Я долго распутывать этот клубок не собираюсь, – определил себе срок для поимки вора Ползунов. – И сразу ставлю вас в известность, что это не последний наш разговор. У меня сегодня нет оснований использовать ваше время по своему усмотрению. – Видя, что я встала, он добавил: – У меня к вам огромная просьба, Лариса Инваровна… Ее исполнение в ваших интересах. Вы не пересказывайте наш разговор Горецкому, ладно? Иначе мнение о вас придется изменить.

Мне, просидевшей в этом мерзком кабинете почти пять часов, очень хотелось сказать, что мне плевать, изменит он мнение или нет, только теперь я поумнела окончательно.

– Из меня плохой пересказчик. Я обязательно о чем-нибудь забываю, и потом это очень сильно на мне сказывается. Поэтому я и сейчас помолчу.

Ползунов подарил мне благодарный взгляд.

Мужики, они, как месячные. Их всегда ждешь, но они приходят всегда неожиданно либо не приходят вовсе. Сейчас тот исключительный случай, когда хочется, чтобы они не приходили бы никогда.

Я, жалкая женщина, застряла между Горецким, этим Ползуновым и обстоятельствами, которые могут создать только мужики. Дураку понятно, Гена знал, что двигатели краденые! А я просто никогда не старалась вникать в то, что меня не касается! Если Горецкий делает деньги, а не парится в тюрьме, значит, он занимается тем, за что в тюрьму не сажают! Если начну во все вникать, то очень скоро меня посетит невроз в тяжелой форме, сопряженный с поносом. Как можно работать у Горецкого, указывая ему на то, что можно делать, а что нельзя! И откуда я знаю, что можно, а что нет? Одни нефть вполне законно качают, всему миру известны, а у них в столах прокуратура не роется!