Наталья Александрова - Настоящая жизнь

— Гера! — воскликнула она, — Что случилось? Я так волновалась… Где ты был?

Ненаглядный не ответил, он прошел в квартиру, громко топая, и немедленно скрылся за дверьми ванной. Очевидно при виде родного дома в нем проснулась всегдашняя любовь к чистоте. Стало быть, вполне очухался, жить будет.

Мы с женщиной посмотрели друг на друга. Из-за плотно прикрытой двери комнаты раздавались странные звуки — кто-то не то рыдал, не то хохотал.

— Это мама, — пояснила женщина, уловив мой взгляд, — она больна.

Я сняла осточертевшую бейсболку, и женщина слегка улыбнулась, увидев рыжие кудри.

— Что же случилось с Герой?

— Он сам вам потом объяснит. Только не сразу, не давите на него. Ему досталось, но теперь все будет в порядке. Вы его сестра? — сменила я тему.

— Да, старшая.

Внезапно дверь отворилась и на пороге комнаты возникла худая старуха в ночной рубашке. В руке она держала электрическую лампочку. Взгляд у старухи был совершенно бессмысленный. Бросив с размаху лампочку на пол, старуха посмотрела на осколки и радостно засмеялась.

— Мама! — бросилась к ней дочь.

Она подхватила старуху и повела осторожно, следя, чтобы та не наступила на осколки.

Когда она вернулась, я сметала битое стекло веником, найденным на кухне.

— Склероз? — спросила я, чтобы что-то сказать.

— Маразм, — лаконично ответила она.

Мы прошли на кухню, где я разглядела

сестру ненаглядного. Несмотря на жуткую замотанность, эта женщина начинала мне нравиться.

— Она все время смеется и вообще очень беспокойная.

— Лекарства не помогают?

— Которые помогают, те очень дорогие. А если наши, попроще, то от них печень разрушается, себе дороже потом встанет.

И никакой жалобы в голосе, просто деловито так отвечает на поставленные вопросы.

— Вы работаете?

— Разве ж ее можно оставить… Я вообще очень редко из дому выхожу.

Я представила, как она сидит целыми днями с сумасшедшей матерью. Впору и самой с катушек сойти!

— Значит, денег не хватает… — протянула я. — Но ведь можно же ту теткину квартиру сдавать?

— Пускай хоть у одного человека в нашей семье будет нормальная жизнь, — тихо ответила она.

Так-так. Почему-то мне захотелось, чтобы нормальная жизнь в этой изумительной семейке была только у нее.

— Ира, белье! — послышалось из приоткрывшейся двери ванной.

Сестра ненаглядного вскочила было, но под моим взглядом опять села на стул. Ненаглядный вякнул еще что-то, но потом ему стало холодно, и дверь закрылась.

— Значит, так. — Я задрала рубашку и вытащила свои колготки, набитые деньгами. — Слушайте, Ира, и запоминайте. — Я на глазок разделила деньги пополам и протянула ей хрустящие пачки. — Спрятать подальше и никому не показывать. Герману ничего не говорить. И вообще поменьше с ним разговаривать. Купите матери необходимые лекарства, с ней станет легче. Можете нанять сиделку и выбираться из дома хоть иногда. — При этих словах Ира оживилась, даже глаза заблестели. — Герман немножко не в себе, — продолжала я, — но не обращайте внимания, скоро ему станет легче. Главное — поменьше его жалеть. Да, вот еще что. Машины у него теперь нет. Купите ему машину — не «копейку», конечно, но попроще, ни к чему его баловать. И вообще, построже с ним, по хозяйству загрузите работой, чтобы не бездельничал. Квартиру ту спокойно можете сдать, она ему больше не нужна.

— Откуда вы знаете? — осмелилась спросить Ира.

— Совершенно точно знаю, что он никого туда больше водить не будет, можете мне поверить.

Она оглянулась, схватила с гвоздя передник в веселеньких желтеньких ромашках, завернула в него деньги и исчезла из кухни на минутку. Пока она отсутствовала, я управилась со второй половиной денег — запихнула их обратно в колготки и привязала на пояс. Очень мне понравилось, что сестра ненаглядного восприняла все, как нужно, не стала ахать, таращить глаза и восклицать: что за деньги, откуда деньги?.. За ненаглядного я могла быть спокойна, сестренка за ним присмотрит.

— Давай хоть кофе выпьем! — сказала Ира, когда вернулась.

Она заварила очень крепкий кофе и налила туда солидную порцию ликера. Я выпила, и сразу стало легче. Ира тоже порозовела. Мать за стенкой молчала, но из ванной доносилось нытье ненаглядного насчет белья.

— Пойди сам и возьми! — заорала я.

— Он все в шкафу перероет, — встревожилась Ира.

— Сам и убирать будет.

— А и ладно. Отстань ты! — крикнула она в ванную.

— Мне пора, — поднялась я, — спасибо за кофе. Главное — с Германом построже, — напомнила я в прихожей.