Сергей Михайлов - Сезон охоты

— Ну! Говори!

— Вы — Рукавицын Иван Петрович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, проживаете в Москве. Направлялись в село Куролесово по приглашению родственников вашего умершего отца. По вопросу наследства. Так?

Я смог только кивнуть. Слова застряли у меня в глотке. Это что же, заговор?! Против кого — против меня, что ли?!

— Так меня здесь ждали! — выпалил я, справившись наконец с приступом немоты. — Вы всё это подстроили, мерзавцы! Ты с этим твоим дружком! Подстроили, а?!

Он отчаянно закивал и зажмурился, ожидая, наверное, что вот сейчас я съезжу его по роже. Не съездил. А ведь надо было, надо!

— Дальше, сопляк!

— Валерка тоже Рукавицын. Брат он вам, по отцу.

Я присвистнул.

— Хорош родственничек, мать его!

— Это он украл ваши документы, ещё там, в поезде, когда вы спали.

— Тот тип в капюшоне? Которого ко мне в купе подселили?

— Да. Мы сели на поезд ночью, с проводником договорились, чтобы всё тип-топ было. Проводник — Валеркин старый знакомый.

— За сколько сторговались? Надеюсь, этот жирный боров не в накладе остался?

— Не знаю. С ним Валерка рассчитывался. А утром мы разыграли спектакль с проверкой документов.

— Спектакль? Так вы не менты?

— Я бухгалтером на ферме работаю. А вот Валерка настоящий милиционер. Он у нас на селе в отделении милиции самый главный.

У меня голова кругом шла. Такую операцию разработали — куда там ФСБ! ФСБ отдыхает. Но зачем, зачем?!

— Какого хрена вам от меня нужно? Причём тут милиция?

— Валерке важно было, чтобы вы не доехали до Куролесово. Всё из-за отцовского наследства. Дом после отца остался. Не хотел он, чтобы вы в доле были, вот и устроил этот спектакль. Расчёт был прост: ссадить вас на глухой станции, отвезти вас куда-нибудь подальше в лес и оставить одного. Без денег, без документов. Пока-то вы доберётесь до нашего села — глядишь, и сроки все пройдут.

— Какие ещё сроки?

— Полгода. У вас было полгода, чтобы заявить о своём праве на наследство. По закону.

Ах, ну да, полгода… Двенадцатого июля истекает шестимесячный срок со дня смерти того типа, который числился моим отцом. А сегодня… сегодня уже десятое. Иначе говоря, послезавтра я лишусь наследства, если не успею заявить о своих правах.

Да пропади оно пропадом, это дурацкое наследство! Пусть подавятся им! Мне оно даром не нужно, я с самого начала, с той самой телеграммы, не собирался претендовать на него. А поехал… поехал просто так, сам не знаю зачем… Чтобы развеяться, наверное, отвлечься от рутины повседневности, от работы. Перемен захотелось. Чем не повод сорваться с наезженной орбиты? Да и для Буркова, главного редактора, хорошая отмазка, иначе бы не отпустил.

Сорвался с орбиты, называется. Так сорвался, что не уверен, вернусь ли на неё обратно. Очень мне казалось сейчас это проблематичным. Без документов, без гроша в кармане.

И тут меня осенило.

— А паспорт мой, паспорт где? Наверняка у твоего кореша остался, а? И деньги, семь штукарей там было, в бумажнике, все мои сбережения на дорогу.

Рыжий кивнул.

— У него. В кармане кителя. Сам видел, как он их туда сунул.

— Значит, и сейчас они с ним, так?

— Ну… наверное.

— Тогда чего же ты тут торчишь! Живо за ним. Дорогу мне покажешь.

Он испуганно затряс головой.

— Не, я не пойду… Там же эти…

— Кто — эти? Боевики, что ли?

— Они разве боевики? — Глаза его полезли из орбит, словного у больного щитовидкой. Я чувствовал: ещё одно моё слово, и он точно обделается от страха.

— А я почём знаю? Это твоя территория, не я, а ты здесь местный житель. Тебе видней, кто тут у вас по лесам бродит — боевики, партизаны или переодетые марсиане. Так что давай, веди.

— Да я здесь впервые, — всё ещё сопротивлялся рыжий. — До Куролесово, поди, вёрст двести.

— А до Москвы — все две тысячи. Так что не тяни резину. Может, и не боевики это вовсе, а солдатики наши российские. Может, часть у них где-то рядом стоит.

Он всё ещё сомневался.

— Слушай, ты, бухгалтер! — взорвался я. — По твоей вине я сейчас здесь торчу, так что будь любезен, достань мне мой бумажник. Без денег и документов я отсюда вовек не выберусь. А вместе со мной и ты, это я тебе обещаю. Закопаю, ни одна живая душа не найдёт. Тайга, сам понимаешь.

Зря я это сказал. Он весь вдруг как-то скуксился, сморщился, съёжился — и заплакал. Совсем как ребёнок, навзрыд.

— Говорил я ему… говорил… а он своё… всё, мол, шито-крыто будет… Поможешь, говорит, забуду о том случае… А я что ж… я и пошёл…