Рашид Кешоков - По следам карабаира

- Рубай, - Шукаев пододвинул Семену тарелку. Расспросив, как ему живется у дяди, Жунид перешел к делу:

- Чем порадуешь? Узнал что-нибудь?

- Усе зробыв, як велели, - с набитым ртом пробубнил Семен.

- Ну, доедай и рассказывай.

Пока «рыжик» (как окрестил его про себя Жунид) управлялся со своей порцией, Шукаев полистал записную книжку, восстанавливая в памяти все, что он собирался предпринять в связи с порученным ему делом Сысоевой.

Покончив, наконец, с едой, Семен стал рассказывать. Сведения, которые он привез, в общем проливали немного света на всю эту историю, но Жуниду нужно было иметь хоть какую-то зацепку, прежде чем побывать на месте происшествия. Если до своего появления в Елизаветинской он будет знать фамилии некоторых подозрительных парней, - это уже что-то.

Семен назвал двух сакманщиков. Обоих он частенько видел пьяными, а на танцах в станичном клубе они постоянно приставали к девушкам. Из ребят, с которыми сам прежде водил дружбу, лазая по окрестным садам или воруя картошку на чужих огородах, Семен вспомнил нескольких любителей рыбалки, привлекавшихся однажды органами рыбнадзора за незаконный, хищнический отлов сазана.

Шукаев записал фамилии, расспросил о приметах. Как он и ожидал, едва ли следовало надеяться, что кто-либо из этих парней окажется причастным к преступлению. В показаниях девушки было упоминание о внешности насильников. Детально она их, конечно, не разглядела, но запомнила, что один слегка косил, а у другого был нос с крутой горбинкой посредине. Первое - ниточка, а вот второе… У какого адыгейца нос без горбинки?.

Впрочем, Жунид не очень огорчился скудостью сведений добытых «рыжиком». Он и привлек его, не столько ожидая помощи от мальчишки, сколько стремясь не потерять его из поля зрения и как-то помочь ему выровняться.

- Добре, парень, действуй в том же разрезе! И на-ка тебе вот, на дорожные расходы!

- Не возьму, дядько Шукай! - мотнул головой Семен.

- С чего бы это?

- Не заробив, чи той… не заслужив, - запутался он и покраснел, отчего еще ярче заиграли на его белой физиономии красновато-коричневые веснушки. - Стыдно мине…

- Стыдно красть, - улыбнулся Шукаев. - А когда дают, можно брать. Ты же вроде как на службе сейчас! На дорогу. Ну, бери.

- Спасибо…

- То-то. Можешь ехать домой. Еще встретимся.

Едва Жунид пришел в управление и сел за стол в своей комнате, чтобы еще раз прочитать протокол допроса Сысоевой, неожиданно, без стука, вошел Дараев.

- С приездом! И поздравляю с квартирой!

- Спасибо, Вадим Акимович, - просто ответил Жунид. - Садитесь.

- Как устроились?

- Сносно… - Жунид отчертил ногтем то место в протоколе, где указывались названные девушкой приметы обоих парней. - У вас, я слышал, полная удача?

- Да, - неохотно ответил Вадим Акимович. Его до сих пор беспокоили опасения, как бы вся их афипская эпопея не кончилась конфузом. Он помолчал, потом спросил без видимой связи с, началом разговора:

- Вы к нам прямо из школы милиции?

- Да.

- Но До этого, наверное, работали в органах?

- Конечно. Три года.

- Значит, шесть лет стажа. Сам молодой, а стаж - подходящий…

Дараев явно испытывал неловкость. Шукаев объяснил это по-своему. Человек зашел из вежливости и, как всегда в таких случаях, не находит, о чем говорить.

- А я после совпартшколы служил, в войсках ОГПУ. Потом демобилизовался и сюда, - сказал Дараев.

Снова - пауза.

- Как Краснодар? Нравится? - спросил, наконец, Вадим Акимович.

- Ничего, - неопределенно ответил Жунид.

- Ладно. Не буду мешать, - поднялся Дараев. - Рад был познакомиться. Желаю удачи!

- Спасибо!

«И чего приходил? - подумал Жунид, когда его новый сослуживец вышел. - Может, хотел что-нибудь попросить да постеснялся? А в общем, видно, человек симпатичный».

Между тем Дараев уже входил к Ивасьяну.

- Здравствуйте, Тигран Вартанович!

- Здоров. Садись.

- Был сейчас у Шукаева.

- Ну и как?

- Парень, по-моему, серьезный, - честно признался Вадим.

- Не знаю, не знаю, - с досадой перебил его Ивасьян. - Поживем - увидим! А сейчас о деле…

В Елизаветинскую Шукаев приехал в первый день Пасхи.

В маленькой беленой церквушке надтреснуто заливались колокола, из ворот церковного дворика выходили закутанные в вязаные платки старухи, бородатые казаки, истово крестясь и нараспев говоря «Христос воскресе!», лобызались с родственниками и знакомыми. По улицам табунами бродили молодые чубатые парни, уже изрядно навеселе. Кое-где раздавались звуки гармошки, в одном из домов горланили: «Казбулат удалой, бедна сакля твоя…» На кирпичной стене станичного Совета висело объявление, написанное от руки, на листе серой оберточной бумаги: