Валерий Шарапов: Тревожная весна 45-го

На следующий день Васильков привел себя в порядок, отгладил мундир, начистил сапоги, купил на базаре букет цветов и отправился к Валентине.

Минул почти месяц с того момента, как Александр вернулся в Москву. Отдохнув несколько дней с дороги, он пошел в Московское государственное геологическое управление, из которого четыре года назад был призван в армию. Настала пора возвращаться к мирной жизни, трудоустраиваться по специальности, делать предложение Валентине, подавать заявление в ЗАГС, обзаводиться собственным жильем.

– Да, Александр Иванович, хлебнули вы лиха. – Заместитель начальника Управления по кадрам кивнул на два золотистых галуна на кителе Василькова. – Где же это вас так?

– В сорок третьем в окружении под Гомелем. Вторично в июле сорок четвертого на западном берегу Вислы.

Беседа со старым знакомым заканчивалась. Расстроенный ее результатом Васильков намеревался попрощаться и покинуть Управление.

– Не огорчайтесь, Александр Иванович, – сказал кадровик, заметив тень на лице офицера. – Ведь не все, вернувшиеся в Москву из Семипалатинска, захотят и далее трудиться по профессии. Мне приказали подержать для них вакансии, но долго это продолжаться не может. Месяц-два… В общем, заходите.

Он написал в блокноте номер, вырвал листок и протянул Василькову.

– Или звоните по этому номеру.

– Благодарю вас.

– Уверен, у нас найдется для вас место…

Два-три раза в неделю он встречал Валентину возле ворот больницы, они прогуливались пешком до ее общежития. Чаще видеться не получалось: девушке иногда выпадало дежурить в отделении, а Александр устроился на оборонное предприятие и с непривычки здорово уставал.

Московские улицы ремонтировали и приводили в порядок. Обустраивали клумбы, открывали ларьки с газированной водой. И даже появлялись продавщицы в белых халатах, торгующие мороженым. Сегодня Александру и Валентине повезло – они встретили такую торговку и купили две порции эскимо. Давно забытый вкус напомнил обоим довоенную студенческую юность…

Время было позднее. Очередное свидание завершалось, предстояло прощаться.

– Какая она, Саша? – задумчиво спросила Валя.

– Ты о ком?

– О войне.

Ведя девушку под руку по набережной Москвы-реки, молодой человек вздохнул. Оставаясь наедине со своими мыслями, он и сам не раз задавался тем же вопросом.

Война. Какая она? Кто ж ее знает.

Он попал на фронт в конце июня сорок первого зеленым юнцом в звании младшего лейтенанта. По одному кубарю в петлицах мешковатой полевой формы неопределенного цвета. Времени на раскачку никто не давал – в первый же день он вляпался в такую заваруху, что едва выбрался из сжимавшегося кольца окружения. С боями отступая на восток вместе с остатками разбитых частей, привыкал, впитывал, учился азам военного дела, которых выпускнику гражданского вуза катастрофически не хватало. Бывший геолог оказался на удивление понятливым малым. Сообразительность, хватка, наблюдательность, хорошая память, профессиональное владение топографией и добротная физическая подготовка позволили быстро влиться в состав кадровых офицеров. В августе сорок первого Васильков получил звание лейтенанта и стрелковый взвод во вновь сформированной пехотной дивизии. А уже в октябре командир этой дивизии вручил ему перед строем первую боевую награду. Ну а дальше последовал перевод в разведку со всеми вытекающими. Бессонные ночи, головокружительные рейды по тылам противника, засады, охота на «языка», отходы под ураганным огнем…

– Затрудняюсь, Валя, однозначно ответить, – сказал Васильков. – Иногда мне кажется, что знаю про войну все. А в какие-то моменты вдруг понимаю, что до этого «всего» – как от Бреста до Берлина. Одно могу сказать с полной уверенностью: никогда не возникало сомнений в необходимости выполнять долг перед Отечеством. Раз уж надел военную форму и присягнул на верность Родине, то изволь отбросить все сомнения. Только вперед – до полной и окончательной победы.

Валя понимающе кивнула и надолго замолчала. Потом крепче прижала к себе его руку и тихо произнесла:

– В одной из госпитальных палат под моим наблюдением лежали двое: наш сильно обгоревший танкист и пленный немец. Как-то раз я заглянула туда, поинтересовалась самочувствием. Превозмогая боль, танкист ответил: «Я нормально. А ему требуется помощь. Стонет, бьется в судорогах. Помоги ему, сестричка…» В этот момент я вдруг осознала: они уже не враги. Они – простые люди. Два тяжелораненых человека, лежащих рядом и пытающихся выкарабкаться с того света. Позже я не раз наблюдала, как быстро происходит это сближение. А однажды зимой я везла на санках в столовую хлеб и встретила колонну пленных немецких солдат. Они медленно шли по проезжей части – замерзшие, в прожженных шинелях, с рваными одеялами на головах. Холод на улице был такой, что птицы на лету замерзали. Последним в колонне шел совсем молоденький солдатик. Мальчишка лет пятнадцати. Ослабший, измученный, на испачканном лице замерзшие слезы. Он плелся по мостовой, а взгляд его прямо приклеился к моим санкам. Его пересохшие губы что-то шептали. Я не выдержала: отломила горбушку и протянула ему. А он встал, смотрит на меня и не верит…