Владимир Шитов - Воровской общак

— Ты что, начальник, в наглую нахалку мне шьешь? Никакой кражи с другом мы из дома потерпевшего совершать не собирались!

— Но ты же не будешь отрицать того факта, что тебя и Плеханова задержали работники милиции в доме Арканова? У тебя лично они изъяли связку отмычек, — тоже не любезничая с задержанном и говоря с ним на «ты», заметил Кладченко.

На такую мелочь Рыбкин не обратил внимания, а поэтому беседа между ними проходила оживленно.

— Против того, что менты схватили меня и моего друга в доме Арканова, у меня возражений нет. Действительно, мы проникли в дом Арканова, но только не для кражи его вещей, — снова удивил вор следователя своим ответом.

— А для чего же тогда?

— Мы хотели посмотреть на себя в путевом доме во весь рост в большом зеркале.

Поняв, что вор решил перед ним разыграть комедию, Кладченко подыграл ему:

— Конечно, вам интересно было созерцать себя на тех пустых сумках-баржах, которые вы притащили с собой в дом.

Напоминание Кладченко о сумках было неприятно Рыбкину, что отразилось на его скривившемся в недовольной гримасе лице, но он быстро нашелся:

— Я бы на вашем месте об них сумках не говорил. Они не наши! Как попали в дом и оказались рядом с нами в момент задержания? А я не знаю! Может, нам подсунули их менты в качество довеска?

Кладченко был знаком с такой категорией воров, которые, попав в безвыходную для себя ситуацию, начинали любыми путями выводить следователя из равновесия то своим непониманием очевидного, то глупыми ответами. Когда они добивались того, что следователь готов был выйти из себя, начинал грубить, оскорблять их, тогда они становились в позу, возмущаясь его бестактностью и грубостью. Тогда личностные отношения между следователем и подследственным выходили на первый план, а главная тема — выяснение обстоятельств преступления — отступала на второй план.

Кладченко уже давно прошел через такую ошибочную тактику поведения и сделал для себя надлежащий вывод.

— Сергей Захарович, вы что, шутить со мной изволите? — вкрадчиво, с прищуром в глазах, спокойно поинтересовался он.

— Почему вы так плохо обо мне думаете? — как бы обидевшись, спросил Окунь.

— Вы отрицаете, что имели намерение ограбить дом Арканова?

— Конечно, отрицаю!

— Адидасовские сумки, обнаруженные нами у разбитого окна в доме, тоже вам не принадлежат?

— Я уже говорил: они не наши.

— Хозяин дома заявил, что они не принадлежат ему. Тогда позволь мне поинтересоваться, чьи же это сумки?

— Кому они принадлежат, мне до лампочки, только я утверждаю, что они не мои и не моего друга.

— Хорошо! Пускай будет так. Тогда ответь мне, как вам удалось отключить сторожей и куда вы дели похищенные у них пистолеты?

Если Окунь счел возможным отрицать очевидные факты, то вешать себе на шею преступление, которое он не совершал, было для него кощунством.

— Когда мы с товарищем зашли во двор к Арканову, а потом через окно проникли к нему в дом, то никаких дубаков мы не видели, а поэтому и брать у них пистолеты не могли. Вы же знаете, что при задержании нас ментами они у нас никакого оружия не нашли.

— Но это не говорит о том, что вы к нападению на сторожей не причастны.

— Это вам так хочется нарисовать такую картину. Но, уважаемый Геннадий Федорович, наперед говорю, что вы никудышный художник и суд вашу картину обязательно забракует.

«Ты смотри, какой он памятливый! Запомнил мое имя, отчество и уважительно перешел на вы. Нас начинают уважать!» — довольно подумал Кладченко.

— Так как я не художник, то писать картин не умею. Ну а как следователь постараюсь представить в суд на вас исчерпывающее количество доказательств, изобличающих в тех преступлениях, в которых вы пока только подозреваетесь.

— К моему счастью, в мои обязанности не входит доказывать вам, что я не волк, тогда как вы обязаны убедить не только меня, но и суд, что я нехороший человек. Редиска, — улыбнувшись, заметил Окунь.

Кладченко решил завершить допрос:

— Что ж, приятно было побеседовать с таким интересным человеком, как вы, Сергей Захарович. К сожалению, вынужден с вами расстаться, так как меня ждет другая работа.

— Каждый человек живет на своих хлебах. Мне тут командовать не приходится. Как скажете, так и будет, — соглашаясь с решением следователя, глубокомысленно заявил Окунь.

Кладченко поднял телефонную трубку связи с дежурным по отделу милиции.

— Виктор Николаевич, мне надо двух понятых. Когда будете их вести ко мне, не забудьте прихватить с собой ножницы. Жду.