Уильям Айриш - Избранное. Компиляция. Книги 1-20

Какую-то долю секунды полицейский не мог понять, что же удерживает его там, потом увидел, что он без головы, во всяком случае, кажется таковым: его тело кончалось у шеи. Заостренные рваные зубцы разбитого толстого стекла как бы образовывали воротник и держали его склоненную голову как в тисках, перерезав ему яремную вену. Протаранив стекло, его голова оказалась по другую сторону витража, там, где горели лампочки. Можно было видеть темную тень — это по освещенному стеклу ползла темная тень, затеняя, приглушая великолепные яркие цвета, сбегала неровными струйками кровь его жизни.

Рид был мертв.

А панель, которую он — из столь многих других — выбрал, на которую безошибочно нацелился в своем безрассудном бегстве, когда в комнате вокруг него было темно хоть глаз выколи, оказалась с изображением льва, стоящего на задних лапах. Его грива, неистово горящие бешеные глаза и плоские кошачьи ноздри все еще виднелись в целости и сохранности над перерезанной шеей Рида. Создавалось впечатление, что зверь заглатывал его целиком. Что же касается клыков, так теперь у него вместо нарисованных оказались рваные зубцы из стекла, врезавшиеся в тело Рида со всех сторон отверстия, которое сам же он и проделал.

Бом! — в двенадцатый раз пробили часы, и этот час прошел.

Все стихло.

Напряжение из комнаты уже ушло. Теперь она больше напоминала место, где благодаря сильному электрическому разряду воздух совершенно очистился. Ее по-прежнему пропитывал страх, но страха перед настоящим, перед действительностью в ней уже не было. В ней, будто цепляясь за стены, оставался лишь благоговейный страх, типичный для мест, отмеченных смертью.

Девушка ушла. Ушел и кто-то еще. Кто-то, о ком лучше и не думать. (Шон пытался не думать о нем, но у него ничего не получалось, и он предпринимал все новые и новые попытки.) Ушел навечно, ушел навсегда, туда, где нет боли, нет страха, нет основного врага — времени.

Часы по-прежнему так и стояли там. Золотая планета по-прежнему раскачивалась, кони с пустыми звонкими копытами знай себе скакали — цок-цок-цок-цок, — теперь уже за кем-то еще. За следующим. Стрелки стояли на четырех и на шести. Половина пятого утра.

В доме царила тишина. Дверь за людьми с носилками давно закрылась, и казалось, ее стук и был последним звуком. А еще казалось, что все случилось очень-очень давно.

Шон и Макманус находились в комнате одни. Макманус взял шляпу, посмотрел на нее, надел — все с неторопливостью человека, который уже сколько раз собирался уйти и вот наконец-то решился.

— Что же это было? — заговорил он. — Что я доложу по начальству? Сейчас возвращусь в город, а завтра или послезавтра мне придется представить отчет по делу. О да, в моем распоряжении будет доклад медэксперта. Он напишет: перерезана яремная вена — или что-нибудь подобное. Но я -то что скажу, что напишу я — вот что не дает мне покоя. Смерть в результате несчастного случая? Смерть человека, пребывающего не в своем уме? Убийство путем ментального внушения? Смерть по распоряжению… — Он повернул задумчивые глаза к окнам. Занавески уже широко раздвинули. На фоне неба беспокойно светили звезды.

— Вы спрашиваете у меня, лейтенант?

— Нет, — ответил Макманус. — Я спрашиваю… у себя. — Он направился к двери. — Да, донесение будет представлено. И слово, которое я там употреблю, не будет иметь особого значения. Ведь Рида не коснулась ни одна чужая рука. А мы, полицейские, и призваны следить за тем, чтобы ни один человек не поднимал руку на другого. — Он покачал головой. — Но есть столько вещей, которых я так никогда и не узнаю до конца. — И вдруг спросил: — А вы?

Том не ответил. Он погасил одну из ламп, и мерцающие звезды за окном загорелись ярче, придвинулись ближе, словно контролировались тем же выключателем.

Они вышли в вестибюль, Шон — за шефом.

— У нас есть все ответы, — продолжал Макманус. — Я хочу сказать, у меня, в кабинете на столе. Но эти заключения, по сути, ни на что не дают ответ. В нашем деле есть одно «почему», такое здоровенное, что не влезет ни в какие донесения. Создается такое впечатление, что как только вам кажется, вы нащупали ответ на него, он тут же от вас ускользает. Мужчина, которого застрелили на лестнице многоквартирного дома, где жил Томпкинс… Ну, мы установили его личность. Это Уолтер Майерс, маклер Рида. Он уже много лет занимался всеми его финансовыми делами, всеми его капиталовложениями. Получается, старая история, такая же старая, как первая маклерская контора, такая же старая, как первая партия акций, появившихся на бирже. Искушение, слишком крупные фонды, которыми приходится манипулировать, слишком большое попустительство со стороны богатого клиента. Рид не видел его по нескольку месяцев кряду, предоставлял ему полную свободу действий.