Наталья Саморукова - Прогулки с пантерой

— Да один в один, Григорий Иванович, глаза у меня на месте.

Это было уже что-то. Коптилен в округе, конечно, не мало. Но нас интересовали либо частные, либо заброшенные. Еще одно обязательное условие — их относительная изолированность. Постройки такого рода обязательно должны стоять на учете в пожарной инспекции, а значит, составить список подходящих объектов будет не так уж сложно. Эту работу мы никогда бы не осилили своими скромными силами. Нечего было и пытаться. Все оперативные мероприятия по поиску уже не иголки, а почти что вязальной спицы в стоге сена отдали «старшим братьям в погонах».

Мы давно забыли, что именно послужило основанием для начала расследования. А ведь проблема Арины так и не была решена. Даст Бог, женщина поправится. Если она нам не врала и на помойке оказалась действительно с тяжелой руки мужа, то доказать ее порушенный социальный статус — наша святая человеческая обязанность. Ей ох как понадобятся и жилье, и деньги.

Чувство вины погнало меня в больницу, где мучительно медленно шла на поправку Арина. Она постепенно приходила в себя, но события страшной ночи стерлись из ее памяти начисто. Или она по какой-то причине о них молчала. Лешка вызвался составить мне компанию, помочь разговорить все еще пребывающую в шоковом состоянии Арину.

В палате, пациентку всего лишь сутки как перевели из реанимации, пахло хлоркой, йодом и пирогами с капустой. У окна на застеленной клетчатым одеялом кровати трапезничали две толстые тетки. У одной в гипсе обе ноги, у другой рука по самое плечо. Вместе они составляли грустный и вместе с тем веселый симбиоз. Их лица лучились от удовольствия. Я лежала в больнице лишь однажды и помню, как радовали меня элементарные житейские радости, когда я стала поправляться. Солнышко светило куда ярче, чем в здоровой жизни, принесенная из дома еда казалась божественно вкусной. Люди, которые ходили за окном лазарета, представлялись счастливчиками. Я думала, что когда выйду, никогда не буду больше грустить. Ведь жить так прекрасно. Меня хватило на неделю после выписки.

— Да уж пора будить вашу Арину, — уверили нас тетки, — она и так, почитай, все время спит. Толкните ее легонечко.

Я послушалась совета и тронула спящую, а скорее пребывающую в усталом забытьи женщину за плечо. Она вздрогнула, открыла глаза и очень долго вглядывалась в мое лицо, видимо никак не могла вспомнить.

— Я Настя. Настя Голубкина. Из «Бюро семейных расследований». Вы были у нас. Вы меня помните?

— Да, — тихо сказала Арина, — я вас помню.

— А это мой муж, Алексей. Он врач, ему можно доверять полностью.

Лешка сдержанно кивнул и даже профессионально четко окинул Арину взглядом, затормозив на зрачках, которые были странно сужены, почти незаметны на темно-серой радужке.

— Вы можете говорить? — спросил Лешка.

— Не знаю, наверное могу… Извините, такая ужасная слабость.

— Это нормально.

Все тело Арины почти от подбородка и до пят было заковано в жесткий корсет. Я чувствовала себя отвратительно. Как будто пыталась отнять у обездоленной последнее.

Соседки Арины повозились на кровати, о чем-то пошептались, а потом неловко поковыляли к выходу. Та, что на костылях, держалась за специальный поручень на колесиках и управилась даже быстрее чем подруга с загипсованной рукой. Мы могли спокойно поговорить. Врачи предупредили нас, что нервы у больной совсем расшатаны. Она часто плачет ночами, и днем, когда не спит, почти все время мечется. Ей постоянно колют успокаивающее.

— Арина, я должна вас еще раз спросить. Простите, но это действительно важно. Все ли вы нам рассказали?

— Да, да… — забеспокоилась женщина, — почти все.

— Почти?

Возникла гнетущая пауза. Валевская несколько минут боролась с собой. Ей видно хотелось сбросить с души тяжелый камень недосказанности, но страх постепенно перевешивал.

— Дело в том, что Альберт, мой муж, он был болен, у него была… была одержимость, мания…

— А в чем она заключалась?

Арина сморщилась, как от боли, на лице проступила еще большая бледность, хотя мне казалось, что и так в нем нет уже ни одной краски жизни.

— Я не могу сказать, — жалобно прошептала она.

Лешка придвинулся к ней ближе, взял за тонкую прозрачную ладошку и наклонившись к ее ухо, что-то тихонько заговорил. Я не разобрала ни слова, но успокаивающие интонации его голоса почти усыпили и меня.

— Нет, нет! — вдруг закричала женщина, — не могу, не могу, оставьте меня!