Анна Данилова: Мне давно хотелось убить

Кречетов, который весь вечер просидел молча, подавленный уже самой обстановкой дома, в котором жил Крымов, и той раскованностью всех присутствующих, за исключением, пожалуй, Чайкина да Щукиной (которые, казалось, пребывали где-то далеко, в ином измерении, сидели задумчивые и даже не пили и не ели), решился задать мучивший его вопрос, кому же продала свой дом Лиза Удачина (он так и не смог свыкнуться с мыслью, что это не женщина, а какой-то там брат-близнец по имени Михаил Морозов; быть может, если бы он увидел его без парика, ему было бы проще?).

– Да какое это имеет, в сущности, значение? – хмыкнул Крымов, которому вообще не хотелось поднимать эту тему. Он даже занервничал, когда вдруг до него дошло, что «Лиза Удачина» могла рассказать Корнилову о взятке, которую она дала Крымову. Вот только поверит ли тот в басню про взятку (тем более если учесть совершенно фантастическую сумму, вырученную за продажу дома). «В крайнем случае, – подумал Крымов, – можно откреститься от взятки, сославшись на ненависть, которую питал ко мне Михаил Морозов». Как бы то ни было, но возвращать или передавать ГОСУДАРСТВУ кучу долларов, которые томились сейчас в спортивной сумке в камере хранения, он не собирался.

– Но если ОНА продала дом, значит, должны быть где-то и деньги… А что, если агент – подставное лицо?

– Я сам займусь этим, – поспешил заверить Кречетова Крымов. – А не пора ли нам выпить, господа?

Было три часа ночи. Баранина уже давно покрылась застывшим жиром, были съедены все закуски и выпито много водки.

Смертельно уставшая Надя, совершенно измотанная хлопотами, связанными с таким нашествием гостей, ходила по комнатам и стелила постели. Мужчинам (Астраханову, Кречетову, Чайкину и Берковичу) она постелила возле камина на полу, устроив ложе из двенадцати самых разных одеял и четырех подушек, Земцовой и Шубину отдала крымовский кабинет с раскладным широким диваном, а сама, едва помня себя от усталости, рухнула на кровать в спальне.

Крымова не было. В последнюю минуту, перед тем как уснуть, Надя подумала, что он, должно быть, пошел запирать ворота…

Шубин, много выпивший и почти ничего не евший, уснул сразу же и не мог услышать, как Юля, накинув на себя его рубашку, выскользнула из комнаты, спустилась вниз и там, на кухне, забившись в угол, дала волю слезам…

Она видела перед собой слабо освещенное снаружи окно, за которым была голубоватая ночь, зимний лес и тишина… Ее окружали кухонные запахи, которые теперь к ней не будут иметь никакого отношения – теперь здесь живет Надя, и это она будет варить Крымову кофе по утрам, гладить ему сорочки и наслаждаться его телом и голосом… От представленного она зажмурилась и исторгла низкий, горловой, преисполненный тоски, боли и отчаяния стон. Ей захотелось к маме, зарыться лицом в ее теплое и ласковое плечо и, задыхаясь от слез, рассказать о том, как ей плохо, как невыносимо, насладиться нежным материнским прикосновением и успокоиться…

Она открыла глаза и увидела стоящего посреди кухни мужчину. Он присел и, схватив ее за рукав, вытянул из угла, почти из-под стола, как куклу, и, заломив руку и запрокинув ей лицо, крепко обнял ее и поцеловал в губы.

В перерывах между поцелуями он говорил ей что-то о ее соленых слезах, о том, что она маленькая и глупенькая дурочка, которая сама во всем виновата… А еще он говорил о любви, но она его не слышала, она чувствовала только его дыхание рядом со своим лицом, его горячее тело, пытавшееся согреть ее, и продолжала глотать слезы…

Очнулась Юля в какой-то маленькой комнатке на кушетке. Она не помнила, сколько времени они пробыли здесь с мужчиной, но, получив свой кусок счастья, она вытерла слезы, надела рубашку Шубина и села, обняв себя за колени. Рассветало. Кто-то громко храпел в большой комнате, где-то капала вода и тикали часы. Поголубевший от предрассветных красок телефон, стоящий на сервировочном столике, напомнил ей о суетности, без которой не обходился ни один день ее насыщенной событиями жизни, и о Звонке, который она намеревалась сделать еще вчера вечером.

Она взяла телефон на колени и, обняв его, как живое существо, немного посидела, обдумывая предстоящий разговор. Набрала номер. Трубку взяли сразу, словно этого звонка ждали.

– Алла Францевна?

– Да, кто это? – послышался встревоженный и вместе с тем уставший голос Миллерши.

– Это Юля Земцова. Вы извините, что я так поздно…

– Вообще-то не поздно, а рано, сейчас половина шестого, у меня, на ваше счастье, бессонница… Говорите. Что там у вас еще случилось? Поубивали всех моих клиенток?